— Ну, мужи мои добрые, вспоминайте: где вы похожее видели? Заранее скажу — видели все.
Тряпица идёт по рукам, подносят к глазам, крутят, Николай дует в шерстинки, Ивашко пытается подцепить ногтём узелок.
— Сухан, откуда это?
— Кусок каймы от платка. Платок был на девке. Девка приходила на наш постой в Вержавске прошлой ночью.
— Это которая от тебя с воем убежала?!
— Точно. Дочка Вержавского посадника. Сегодня с утра — покойного. Убит гриднями княжьего окольничего при оказании сопротивления при задержании.
Забавно слышать матерное выражение крайнего изумления от столь воспитанного молодца, как Терентий. Хоть и несколько неумело построенное. Ничего, Терёха, со мной походишь — и не такие конструкции… конструировать научишься.
— Не обрезано — оборвано. Смяли и в кровавую рану положили. Потом — выбросили.
— Ноготок, тебе — зачёт. Остальные по возвращению — полный курс занятий на внимание. Смотрите, но не видите. Стыдно.
Не любят мои ближники занятий на развитие внимания и памяти. Нудно это. Да и не нравиться проигрывать — мальчишки-подростки в этом деле часто побеждают.
— Теперь… пойдём искать.
— А на кой? У нас своих забот мало?
— А на той, хан мой торкский, что эта девка — подо мной девичество своё оставила. Я своих… на елду насаженных… мусором придорожным — не бросаю.
Интересно, что Чарджи из услышанного — услышал? Свяжет давний наш разговор о моём отношении к «своим» и нынешнее — о «насаженных», и отнесёт на свой счёт?
— Курт, нюхай. Теперь ищи.
Честно говоря, я не ожидал, что князь-волк возьмёт след: тряпка пролежала неизвестно сколько на коряге, наполовину в воде, мы её трогали, мяли. Какой там запах?
Но Курт покрутил своей зубастой башкой, оглядывая берега реки, уставил нос в землю и побежал от берега. А потом, шагах в двадцати, где было суше и не так много кустов, двинул параллельно, против течения реки.
— Не, ну ты глянь! Ну до чего ж умён! У меня прежде лайка была. Так она слышь-ка…
Один из моих мужичков восхищённо смотрел вслед князь-волку.
— Погоди про свою лайку. Почему умён-то?
— А ты по струе речной глянь. Вода-то вона куда бьёт. Стал быть, тряпку вон оттуда кинули. С берега.
— Или — с проплывающей лодки.
— Само собой. Только на реке — следов нетути. Стал быть и искать нечего. Только по берегу.
"— Сэр, почему вы ищите часы здесь, если потеряли их за углом?
— Потому что здесь фонарь».
Логично.
— Всё, сел. Нашёл. Побежали.
Курт сидел на траве на ровном пустом месте и выжидающе смотрел на меня. Вокруг никаких следов.
Только твёрдая уверенность в его уме и чутье — остановила фонтан выражений моего глубокого разочарований.
А присмотревшись… захотелось извинится за обругивательные мысли: здесь недавно проходили люди. А на берегу, чуть в стороне, в кустах, заваленная ветками — лодка-долблёнка. А вот что на другом конце следа…? Сейчас узнаем.
Про нас узнали раньше: взрыв бешеного собачьего брёха однозначно идентифицировал целевую точку.
«Хочешь попасть в Америку? — Иди в РВСН».
Не мой случай — мы попали ближе. Прямо на хуторок, уютно посаженный в устье оврага. К нашему приходу ворота вежливо распахнулись. И оттуда, злобно вереща, вылетели две немелкие шавки типа волкодавы местные. Тут они увидели князь-волка во всей красе. Который галантно сказал им «Р-р-р». И энергичный вылет — трансформировался в такой же влёт. За спину мужика с топором, стоящего в полуоткрытых воротах.
Мужиком был мой Мичура. Который негромко сказал сам себе что-то про сексуальную жизнь своей мамы. И попытался одновременно погрозить нам топором, уйти во двор и закрыть одной рукой ворота.
Я — дурак. Я это уже говорил? А что я — лопух, бестолочь и двоечник? Неспособный выучиться даже на собственных ошибках? Что моя судьба — раз за разом наступать на одни и те же грабли? Что из всего множества человеческих реакций, дарованных нам природой, я раз за разом выбираю самые идиотские?
Короче, увидев, как Мичура закрывает ворота, я заорал:
— Держи его! Бей!
Метнулся к воротам, вытаскивая из-за спины свои недо-мечи. Мимо уха что-то свистнуло, Мичуру унесло внутрь. С рогатиной от Сухана. В груди. И торчит. Здоровая жердина. И качается. Я же это уже проходил! Так Сухан приколол мальчонку из банды Толстого Очепа на Аннушкином подворье.
Меня толкнули в спину вбежавшие за мной следом, я сделал пару шагов. И вновь офигел: слева, на обычном для здешних подворий турнике — «ворота с перекладиной», висели, привязанные за поднятые руки, две абсолютно голых женщины.
А справа раздался мат, лязг и вопль. Вопль резко оборвался. На землю к моим ногам упала и откаталась в сторону кудлатая голова с распахнутым ртом. И рухнуло фонтанирующее кровью тело.
Ивашко, отскочивший в сторону от брызг крови, тяжело дыша, встряхнул в руке клинок:
— Этот… топор в тебя метнуть хотел. Еле остановил. Пришлось вот…
Ивашко был расстроен. По сути — нам мертвяки ни к чему. Звёздочки по фюзеляжу — здесь не рисуют. Пришлось подбодрить.
— Уговор был — гурду три раза во вражеской крови омыть. Случай — засчитывается. Поздравляю.
Ребята начали осматривать подворье, а мы с Ноготком подошли к подвешенным. Длинные распущенные волосы закрывали им лица. Но не тела.
Бабы были битые, поротые, жжённые и… и драные. У одной выдран большой кусок волос с головы. Когда я зашёл с этой стороны… Несмотря на синяки, засохшие следы крови под носом и варварский кляп из куска полена с завязками на затылке, женщину можно было узнать.
— Ну, здравствуй опять, Катерина Ивановна.
Опухшие веки со слипшимися ресницами чуть шевельнулись, подёргались. Один глаз приоткрылся. В шёлку глянул мутный, полный боли и отупения от неё же, зрачок. И глаз закрылся. Чуть слышное мычание донеслось из-под кляпа. И — всё.
Да уж, не ждал я такой встречи…
А вторая, естественно, Агафья? Что и подтвердилось, стоило сдвинуть с лица волосы. Эта — получше. Реагирует.
— Гапка, Гапка, чего висишь как тряпка?
Во! Так она ещё и смеяться пытается?! Над моими глупыми шутками… в таком положении… Нормально — будет жить.
— Ноготок, отвязываем и снимаем осторожненько.
Снимаем, укладываем на ряднину, промываю, смазываю, перевязываю. Сгоняли к лодке, принесли «аптечку».
Марана, когда собирала этот саквояжик, назвала его: «чтобы дольше мучился».
В смысле: человек — так и так помрёт. Но после этих снадобий ещё помучается некоторое время.
Как говорила Астрид Линдгрен: «Жить надо так, чтобы примириться со смертью». Как показывает опыт, рак поджелудочной железы за месяц третьей стадии, даже при полном комплекте обезболивающих, вполне доводит до состояния, когда пожелание: «Чтоб я сдох!» становится не фигурой речи, а искренней молитвой. Но до этого ещё надо дожить.
Лодочку на берег вытянули. Чтобы прохожие-проезжие лишних вопросов не задавали. Кормщика успокоили, хуторок осмотрели. Забавный хуторок. Из живности — одни собаки. Скорее — заимка. Охотничья избушка. В терминах «Капитанской дочки» — воровской умёт.
У Катерины разбита голова — приходиться обрить наголо, чтобы смыть засохшую кровь и обработать рану. А вот кровавые потёки на бёдрах…
— Агафья, ты не в курсе, у Катерины месячные, или это после моих с ней… занятий?
— Не знаю. По луне, вроде, рано. Я ей от платка кусок оторвала да и запихнула. Выкинула после.
Вон откуда та спасительная тряпица взялась! Именно что оттуда.
Агафья рассказывает свою историю.
— Мы ж… когда от тебя выскочили… бегом… А куда? Детинец-то закрыт. Я ей говорю: пойдем, позовём стражу. Она — ни в какую. Соромно, де, стражники увидят-узнают. Батюшка рассердится… Сама плачет. Топиться рвалася — насилу удержала. Присели мы там, под забором каким-то. Тут чего-то по голове моей — бух. Очухалась в лодочке. Глянь — Катя уже связанная да заткнутая. И — гребунов двое. Они, вишь ты, мешок серебра искали. Ну, те триста гривен, об которых разговор был.
Да, Мичура знал, что у меня есть мешок серебра. При погрузке понял, что мешок пустой. И решил, что серебро я посадниковой дочке отдал. Другие-то со двора не уходили. А что Николай по баулам пересыпал — не видел.
— Ух как они злилися! Как сюда притащили — пытать стали. Сперва — куда твоё серебро спрятали. После — где посадник своё серебро прячет. Господин-то мой серебро купцам в рост даёт. Вот тати и решили, что должен быть какой клад. А я про то — не знаю. И она не знает. А они не верят. А, может, и поверили, да с досады, что у них не получилось… Били они нас. Кабы не вы — замордовали до смерти.
Тёмная история. Почему Мичура пошёл на разбой — понятно. Сумма мозги вышибла. Но откуда у него напарник взялся? С лодочкой и этим… охотничьим домиком? Как так вышло, что он появился в самый нужный момент? Или случайно был рядом?