его годы жизни. Знаешь, что это значит?
Он заговорщически посмотрел на меня, отказываясь продолжать «без интереса аудитории». Так что мне пришлось просить:
— Ну уж просвети меня недалекую.
— Это знак свыше, — весомо выдал он, и я рассмеялась от абсурдности такой интриги перед ответом.
— Ты же не веришь в них, — всплеснула я руками.
— Зато я знаю тех, которые верят и в них, и в теории заговоров. Поверь, мне этого более чем достаточно.
Сергей галантно открыл передо мной старую деревянную дверь с тёмными стеклянными вставками, пропуская внутрь.
— Спасибо, сударь, — поблагодарила я и вошла.
А Псих улыбнулся уголками губ, не насмехаясь, а забавляясь, и вошёл следом. С моего последнего посещения «Града» тут мало что изменилось. Всё те же красные шторы на окнах, лепнина на потолке, удалённые друг от друга столики и удобные стулья с мягкими спинками. Метрдотель у входа и полупустой зал. Здесь было очень легко представить гусара и поручика, обедающих в компании с обещанной леди, хотя, возможно, я путаю эпохи и устои того общества. В любом случае, моё воображение работало на максимум — в таких местах стирается грань между настоящим и прошлым. И мы с Психом выглядели чутка неуместно, нам явно не хватало гвардейской формы и бального платья. Я неосознанно озвучила свои мысли, и метрдотель посмеялся с меня, сказав, что подобные наряды он видел здесь лишь на костюмированном балу, который давали в честь открытия.
Это было даже забавно.
Мы с Психом заняли столик у окна, сделали заказ и продолжили разговаривать. Если это и было свидание, то весьма посредственное, однако максимально комфортное.
Как-то само собой получилось, что наш разговор плавно перешёл к обсуждению Никиты.
— А никто и не говорил, что у Никиты хорошее чувство юмора, — пожал плечами Сергей, теребя в руках салфетку. — Он шутит над теми вещами, над которыми нормальные люди не смеются. Я как-то уезжал в командировку и не мог по каким-то причинам отвезти Димке кота, так что отдал Никите ключи, чтобы он приходил кормить его. В результате, когда я вернулся, в моем доме был целый кошачий притон, потому что Никита, чтобы Бальтазару не было грустно, подбирал бродячих котов и приносил ко мне домой. Они зассали мне всю квартиру, и мне пришлось покупать новый матрас. Так ещё и у кота душевная травма, потому что он целую неделю прятался в собственном доме от котогопников, которые ели его еду. А Никита сказал, что это было весело.
Я прыснула со смеху.
— Да, Саша, это очень смешно, — сухо процедил Сергей. — Особенно когда ты ещё месяц ищешь, куда бы их пристроить, потому что физически не можешь выкинуть животное на улицу, попутно травя в квартире блох. Так что не давай Никите поводов — он и без них чудит так, что мама не горюй.
— Я поняла, — протянула я, мысленно решив избегать Хохмина всеми возможными способами. А ещё чисто по-женски сочувствуя Таше. Всё-таки быть девушкой человека, который горазд на такие выдумки, сложно.
***
За телефоном я пошла не в обед, так как всё обеденное время на него и ушло. Мы с боссом настолько заболтались, что буквально потеряли счёт времени: с Психом оно словно бы летело по автомагистрали, нарушая всевозможные правила ПДД. И самую малость меня это пугало. Будучи в отношениях с Лёшей, я всецело контролировала происходящее — он был настолько аморфный, что от него сложно было ожидать хоть какой-то инициативы. С Сергеем же я понимала, что никогда в жизни он просто не позволит принимать решения за него. Раньше я никогда не была в таких отношениях, где оба абсолютно равны, где у партнёра есть своё мнение и своя жизнь, с которыми нужно считаться. А именно таким был Сергей.
И тот факт, что за телефоном мне пришлось идти одной, потому что у Психа были планы на вечер и он не собирался их двигать лишь для того, чтобы мне было веселее добираться до ремонтного центра, тоже о многом говорил. И меня это, к собственному удивлению, совершенно не коробило. Даже наоборот — было приятно понимать, что твой партнёр — самостоятельная личность, а не фоновый персонаж для продвижения сюжета.
Телефон мне отдали быстро, без каких-либо вопросов, лишь попросили расписаться в паре бумажек. И вот, спустя минут пятнадцать после окончания рабочего дня я сидела в машине и включала свой старый-новый телефончик.
Лучше бы я этого не делала. Нужно было сразу брать путёвку и валить в куда-нибудь на Сахалин.
На меня как из рога изобилия посыпались сообщения о непринятых звонках. И Даровское «тебе крышка» приняло совершенно другое значение: это была не угроза, а банальная констатация факта, так сказать предупреждение об опасности.
Сорок семь пропущенных от мамы. Двадцать девять — от папы. Парочка — от Дара с разными временными промежутками. Около сотни пропущенных звонков от бабушки и даже один несчастный — от дедушки. В мессенджеры я даже побоялась заглядывать: от мамы висело пятнадцать голосовых.
Неважно, сколько тебе лет — пропущенные от мамы всегда вызывают чувство паники. Только причина меняется. В детстве боишься огрести по шее, в относительно взрослом возрасте — переживаешь, что что-то случилось, но всё ещё остерегаешься получить люлей. А когда твои родители уже старые — просто боишься за них.
Вот только с моей мамой, мне кажется, я даже в старости буду бояться словесной порки. Марфа Васильевна никогда нас не била — она всегда говорила, что, если человек не может объясниться с собственным ребёнком словами, значит либо он идиот, либо у него психическое отклонение и ему нравиться причинять боль тем, кто слабее и не может ответить.
Так что сначала я решила позвонить именно маме, а она — в лучших традициях воспитательного манипулирования — не отвечала ровно сорок семь раз, планомерно доводя меня до ручки. Я сидела в машине на парковке и нервно отбивала какой-то мотивчик по рулю, заставляя себя дышать и не злиться.
Когда на сорок восьмой раз мама всё-таки ответила, я, не ожидавшая этого, удивлённо воскликнула:
— Мама!
— Извините, девушка, у меня на ближайшие полтора месяца плотная запись. Мест нет, — ответила она и бросила трубку.
Чувствуя себя максимально паршиво, я, недолго думая, позвонила папе. Он ответил, наверное, с третьего гудка, и его ласковый голос словно погладил меня по холке.
— Дрия, девочка моя, где ты была? Почему на звонки
