Сегодня в большинстве частей США таких экспектаций уже нет, а потому за последние сорок лет количество членов основных деноминаций резко сократилось. Но это оказалось и «хорошей новостью», так как вскоре там остались лишь те, кто сделал свой сознательный выбор, а не просто подчиняется обычаю. Это дало возможность церкви снова стать альтернативной общиной, а не общиной по обычаю, и такие новые общины углубляют свои взаимоотношения с Господом, а не с господствующей культурой. Это — удивительный феномен.
Иисус в нашем контексте
В этом разделении и конфликте внутри христианства США Иисус играет важнейшую роль, что естественно, поскольку он тут занимает центральное место. Для всех христиан (собственно, это и есть их главная особенность) Иисус — самое полное откровение Бога, откровение о характере и желаниях Бога. И потому очень важно, как мы говорим об Иисусе, ибо в нем мы видим характер и желания Бога. И тут мы возвращаемся к тому, о чем говорили в первой главе.
Правые христиане, говоря об Иисусе, обычно упоминают следующие вещи: Иисус есть умерший Спаситель, Божественное существо, отличное от нас, Судия после второго пришествия и строгий учитель нравственности. Они подчеркивают буквальный и фактический смысл истории Иисуса (хотя очень избирательно расставляют тут акценты).
Возникающая христианская парадигма с ее историко-метафорическим подходом к евангелиям и всей Библии порождает совершенно иной рассказ об Иисусе. Я воспользуюсь своим собственным наброском, чтобы выразить это кратко: Иисус до Пасхи был иудейским мистиком, целителем, учителем мудрости и пророком царства Божьего; он говорил о непосредственном доступе к Богу и о возможности войти в Царство; он бросил вызов системе господства, был казнен властями, а затем был оправдан Богом. Пасха дала начало послепасхальному Иисусу. Десятилетия спустя после Пасхи последователи Иисуса говорили о нем и о его значении, используя самые возвышенные слова из тех, что они знали: Сын Божий, Мессия, Господь, Свет миру, Хлеб жизни и так далее. Эти слова отражают свидетельство общин об Иисусе.
Разумеется, мой набросок — это один из вариантов такого рассказа. Существует немало подобных набросков, созданных современными учеными: начиная от крайне причудливых до не менее правдоподобных, чем мой. Некоторые люди чувствуют себя обескураженными или сердятся, когда видят разнообразие мнений исследователей, занимающихся историческим Иисусом: если все настолько спорно, может быть, сама попытка воссоздать жизнеописание исторического Иисуса была ошибкой? Люк Тимоти Джонсон, уважаемый и одаренный ученый, который подвергает жестокой критике исследования исторического Иисуса (включая и мои), утверждает, что «реальный Иисус» по самой своей сути намного больше, чем Иисус истории.[226] Я с этим согласен. «Реальный Иисус» включает в себя послепасхального Иисуса христианского опыта и традиции, а потому и канонического Иисуса — того Иисуса, которого мы встречаем при поверхностном чтении Нового Завета. Этот Иисус изменил жизнь миллионов людей. С этим невозможно спорить.
Но я не думаю, что мы должны резко отделять «реального Иисуса» от Иисуса до Пасхи. Для меня «реальный Иисус» соединяет в себе исторического и послепасхального Иисуса. Оба они важны. И мы можем, хотя бы отчасти, что-то узнать об Иисусе до Пасхи. И то, что мы тут видим, как минимум представляет интерес, а для многих людей чрезвычайно важно.
Жизнеописание Иисуса, представленное в данной книге, хорошо сочетается с возникающей христианской парадигмой, поэтому я создавал ее не только для интересующегося читателя, но и как вклад в возникающее (и развивающееся) христианство. Отдельные мои мысли могут вызвать споры, но главное, что я понимаю, можно свести к следующему: Иисус радикальным образом поставил Бога на первое место в своей жизни, и это дало ему силу и наполнило его Божьим желанием относительно нашего мира, что и привело к его казни с последующим оправданием. Конечно, детали тут также немаловажны, потому что они составляют плоть и кровь для костяка моего жизнеописания Иисуса.
Три кратких выражения
Итак, мы могли убедиться в том, что ранняя парадигма и парадигма возникающая дают нам разные портреты Иисуса. Это породило очень разные версии рассказа о нем. В главе 1 я уже описывал некоторые такие отличия и говорил о том, как они влияют на понимание христианской жизни. Сейчас я намерен снова вернуться к этой теме, используя три всем знакомых выражения.
«А что бы сделал Иисус?»
Вопрос «А что бы сделал Иисус?» впервые обрел популярность более ста лет назад после выхода в 1897 году бестселлера Чарльза Шелдрна «По Его стопам: „А что бы сделал Иисус?“» (Charles Sheldon, In His Steps: «What Would Jesus Do?»). А примерно десять лет назад эта фраза вновь сделалась знаменитой, чаще всего ее употребляют христиане евангелического направления. Можно встретить даже ювелирные изделия с надписью WWJD.
Это правильный и важный вопрос. Но наш ответ на него зависит от наших представлений об Иисусе. Какой это Иисус? Тот, кто говорит, что нам важно верить в него, чтобы мы жили вместе с ним вечно? Иисус, который скоро придет снова и станет судить мир? В этом случае Иисус постарается обратить людей, чтобы они уверовали в него. Или это Иисус, который учит суровым моральным принципам? В этом случае, вероятно, он предложил бы нам правила нравственной чистоты, многие из которых касаются сексуальной жизни.
Я не знаю, как на этот вопрос отвечают в тех кругах, где широко используют это выражение. Я же хотел сказать, что на ответ на данный вопрос влияет наш образ Иисуса. Что бы сделал Иисус в современном мире, если мы воспользуемся тем наброском его жизнеописания, что представлено на этих страницах? Быть может, он снова нарушил бы порядок в храме — бросил бы вызов нечестивому союзу религии с империей. Я думаю, он говорил бы об опасности применения насилия в отношениях и о тщетности такого подхода. Он говорил бы о сострадании и справедливости как о важнейших добродетелях, которые появляются там, где на первое место ставят открывшегося ему Бога. И конечно, он говорил бы о том, как важно углублять свои отношения с Богом. Без этих отношений стремления Иисуса были бы лишены всякого смысла.
«Любит Иисус меня — я это знаю»
Эти слова также всем знакомы. Многие из нас пели их в детстве. И мне не раз рассказывали о том, что Карл Барт видел в этих словах краткое изложение христианского благовестия. Барт (1886–1968) был одним из двух самых знаменитых богословов протестантизма XX столетия. Он написал массу трудов, в том числе десятитомный труд по систематическому богословию, полный удивительных мыслей и богатый по содержанию, который занимает несколько тысяч страниц. В 70-х годах Барт единственный раз ездил с выступлениями по США, и тут на одной из пресс-конференций его спросили, может ли он изложить свое богословие в одном предложении. Он ответил: «Любит Иисус меня — я это знаю». Мне неизвестно, попросили ли его прокомментировать этот ответ. Я понимаю, что эта фраза куда более провокативна, богата смыслом и радикальна, чем мне казалось в детстве.
Это подводит нас к одному вопросу. Допустим, мы согласны с тем, что фраза «Любит Иисус меня — я это знаю» действительно отражает основы христианской жизни. Что тогда? Что из этого следует? Это немаловажный вопрос. Если кто-либо может сказать из глубины своего существа: «Любит Иисус меня — я это знаю», — что из этого вытекает? Что это значит для тебя, что это значит для нас? Если я знаю, если мы знаем, что Иисус нас любит?
И что будет, если мы ответим на эту любовь? И каким образом мы можем на нее ответить? Очевидно, мы должны любить то же, что и он. А что любил Иисус? И снова мы видим: все зависит от того, как мы рассказываем о нем.
«Ибо так возлюбил Бог мир»
Все мы знаем эти слова, с которых начинается, быть может, самый известный стих из всего Нового Завета: Ин 3:16. Вот этот стих целиком:
Ибо так возлюбил Бог мир, что дал Сына Единородного, чтобы каждый верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную.
Хотя этот стих всем нам хорошо знаком, он способен нас удивить. Рассмотрим его по частям. «Так возлюбил Бог мир» — тут говорится не о христианах, не об избранных, не о церкви, но о нашем мире. Бог неравнодушен к этому миру. Христиане нередко боялись любить мир, потому что им казалось, что это забота о суетных делах. Однако любить мир не значит потеряться в делах этого мира. Это значит любить мир — любить творение — так, как его любит Бог.
Как сильно Бог любит этот мир? Настолько, что он «дал Сына Единородного». У Иоанна это выражение указывает не на крестную смерть Иисуса ради заместительного искупления грехов, но на его воплощение в целом. Бог настолько возлюбил мир, что воплощенный Бог в Иисусе стал частью мира, стал уязвим в этом мире и разделил его судьбу. Любить мир значит любить его так, как Бог во Иисусе возлюбил мир, это значит отдать свою жизнь за него.
