Обычно подводя итоги работы авиаотряда в очередной САЭ, испытываешь и облегчение, что все закончилось, и неудовлетворенность тем, что чего-то не смогли сделать, и благодарность случаю, Богу, или каким-то высшим силам за то, что тот или другой экипаж вышел из сложнейшей ситуации без потерь... К концу 18-й САЭ мою душу грело лишь спокойное удовлетворение тем, что мы сделали и что на этот раз ни один полет не надо списывать на удачу. Четкая, профессиональная, точно выверенная работа — вот что позволило нам обойтись без малейших ЧП. В районе «Эймери» на Ил-14 работали опытные полярные экипажи Вячеслава Андрианова и Анатолия Загребельного. Оба они были моими товарищами по учебе в Балашовском военном училище и по работе в Арктике.
Андрианов в 18-й САЭ закончил свой второй сезон работы в Антарктиде — впервые он попал в нее еще в восьмой экспедиции, когда оставался и на зимовку. Теперь он выполнял аэрофотосъемку, а экипаж Толи Загребельного — магнитную съемку, и в Атласе Антарктиды, которым сегодня пользуется человечество, есть немалая доля и их заслуг. То, что сделали они свою работу просто великолепно, в немалой степени было обеспечено закалкой и профессиональным опытом, полученными в Полярной авиации. После возвращения в Москву их обоих пригласили в авиаотряд, выполняющий международные рейсы, и до настоящего времени, когда я пишу эти строки, они летают на самых современных авиалайнерах по всему миру. А в нашем «полярном полку» с их уходом убыло еще два опытных командира Ил-14.
В «Мирном» свою долю авиационных работ на Ил-14 выполнял экипаж Володи Заварзина, на Ан-2 — замечательного полярного летчика, участника многих экспедиций в Арктике и Антарктиде Володи Панова, а на Ми-8 — экипажи Володи Буклея, Александра Кошмана и Юрия Агапова. Всю нашу авиатехнику готовил к полетам инженерно-технический коллектив под руководством Аркадия Ивановича Колба. И всегда, выполняя полеты любой сложности, мы были уверены, что машина нас не подведет. В общем, что ни имя, то авиационная легенда. Я же с экипажем работал в «Мирном».
Когда мы собрались в «Молодежной» перед отъездом домой, настроение у всех было радостным. И все же, сквозь эту радость, уже проглядывала тревога: что будет дальше с отрядом, который должен работать в Антарктиде? Где брать новых летчиков после того, как Управление Полярной авиации упразднили? Как и где их готовить? Приживутся ли в нем инженеры и авиатехники, хлебнувшие тяжелейшего труда? Вопросы, вопросы, вопросы...
«Обь», чай и Москаленко
Подошла антарктическая осень, но еще в апреле начали поступать тревожные сводки с «Оби». Летный и наземный составы отправились домой с первыми кораблями, а наши два экипажа — Володи Заварзина и мой — Москаленко оставил в «Молодежной». «Обь» в это время находилась в районе станции «Ленинградская». На ней базировался вертолет Кошмана и Ан-2 Волосина. Так вот, с нее-то и стали поступать тревожные сообщения, что льды становятся все мощнее, зажимают корабль, легли в дрейф... А чуть позже, что майна закрылась. Это означало, что «полынья», которая образуется от работы судового винта, забита льдом, и корабль полностью потерял ход.
Мы жили в «Элероне», мест теперь оказалось больше чем достаточно. Я один занимал 13-ю комнату, дальше расположились Аркадий Колб, потом Москаленко, другие ребята. Петр Павлович все чаще возвращался с «планерок» злым и недовольным. Начальство давило на него: «Обь» трещит. Надо снимать людей, перевозить их... А вы, летчики, здесь прохлаждаетесь». Москаленко в ответ вскипал:
— Сами влезли, сами и спасайтесь.
Но в то же время я видел, какая огромная внутренняя работа вершилась в его душе. Нам уже было ясно: без авиации «Обь» не обойдется, но как спасать тех, кто на ней?!
Москаленко обычно долго вынашивал будущую операцию, рассчитывая ее до мельчайших деталей, до крупиц, и не просто сам вынашивал, предлагая какие-то шаги, ходы, действия — нет. У него была другая манера, он искал советчиков, оппонентов. Придет, сядет:
— Давай, чайку попьем.
И начинаются рассказы о том, как он пришел в авиацию, как воевал, о людях, с которыми встречался, дружил, о фильме «Член правительства», где он снимался. И вдруг ни с того, ни с сего:
— Ну, а, как думаешь, до «Мирного» с «Оби» сработаем? И все. Ответа он не ждал. Разговор катился дальше, а потом:
— Ну, ладно, заболтался я что-то. Пойду посплю. На второй день приходит:
— Ну, так, что думаешь?
Я быстро привык к этой его манере размышлять:
— Надо «Эймери» открывать — промежуточную базу, расконсервировать ее. Может быть, не всю, какую-то часть, но без нее не обойтись...
Положение «Оби» стало критическим. Навстречу ей развернули другие корабли, пришло еще одно ледокольное судно, из Ленинграда отправили сюда «Профессора Зубова», как только он разгрузился... У руководства экспедиции возник план перебросить людей с «Оби» вертолетом на другое судно, а уже с него — в «Мирный», и лишь после этого — доставить на те корабли, что смогут подойти к кромке льдов. А она-то отходит от берега все дальше и дальше: океан замерзает, осень на дворе, зима приближается.
Возить полярников с «Мирного» в «Молодежную» на Ил-14? Рискованно: циклоны гуляют вовсю, да и светлого времени в обрез, ночь надвигается.
Москаленко ни о чем нас не спрашивал, он отлично понимал, что мы тоже не новички, но нет-нет да и поднимет проблему. А ты решай. Так продолжалось несколько дней. Он теребил то меня, то Аркадия Ивановича Колба, то Володю Заварзина. И я не выдержал:
— Петр Павлович, так все-таки скажите: будем летать или не будем?!
Он взглянул на меня и вдруг в сердцах бросил:
— Да будем, мать их, так-перетак!
И тут же успокоился, будто в душе прорвало какой-то болезненный нарыв, который его все время тревожил:
— Я пойду с Заварзиным в «Мирный», а ты останешься здесь. Значит, попробуем так... Сейчас с «Оби» уже много людей сняли, — на «Наварин» перебросили вертолетом женщин, пассажиров, часть команды... «Обь» же еще не вышла из дрейфа, на ней остались капитан и часть экипажа. Она попала в восточный круговорот льдов, и если ее прижмет к айсбергу, то может раздавить, как щепку. Тех, кого уже эвакуировали, перевезем в «Мирный»... Он разостлал карту:
— Ты же, — кивнул он мне, — после того, как мы уйдем в «Мирный», полетишь на «Моусон».
— Там же сейчас наверху невозможно сесть, — удивился я. — Был я на том клочке: склон ледниковый, Ли-2 лежит...
— На припай между островами сядешь. Станция стоит у самой кромки ледяного ската...
— Петр Павлович, австралийцы не соврут, дадут истинную толщину льда, но сейчас туда соваться опасно — сильные ветры, лед гладкий. Надо подождать день-два, смораживание идет быстро.
