Гунтер смотрел с мрачным сочувствием, я хотел спросить, что за дурацкий ритуал, неужели на спор, как Копперфильд, разорвет цепи и разнесет вдребезги каменный гроб, но оборвал себя на полуслове, многое мне кажется дурацким, не фига со своим комсомольским уставом лезть в масонский орден.
– Поехали!
Славно погуляли, как-нибудь расскажу, мы посетили все три моих деревни, одна из них даже село, но я пока не разобрался, какая именно, а спрашивать не решился, это же урон моему имиджу.
Право первой брачной ночи так и не использовал, никак свадьба не подворачивается. Деликатно выяснил у Гунтера, не думает ли народ размножаться, мне солдаты нужны, а он брякнул, что в деревнях и селах свадьбы всегда играют осенью, когда соберут урожай, обмолотят и ссыплют в закрома. Тогда делать уже не фига, вот и женятся от безделья…
Погрустил чуть, зато Гунтер набрал двадцать крепких парней для службы, нанял четверых мастеровых для выделки луков. Пообещали призвать еще и некого Джона Кленовые Руки, знаменитого умельца, чьи луки всегда нарасхват, он-де знает некие секреты, но никому не передаст…
Вернулись поздно, солнце уже село, мы едва успели пересечь мост, как погасли последние облака. Вместо пурпурного великолепия на небе выгнулась темно-синяя роскошь, звезды усыпали темный свод даже ярче, чем вчера, небо стало глубже, вогнутее, я отчетливо видел эту опрокинутую гигантскую чашу, и даже мог представить, как тяжелые края хрустального небосвода лежат на твердой земле, погрузившись в нее на десятки метров.
За ужином Зигфрид и Сигизмунд рассказали, что за время их дежурства ничего не произошло, разве что челядь осмелела, уже никто не прячется, жизнь вошла в свое русло. Зверя все-таки сумели раззверить, оружейник от счастья поет, такого прочного металла никогда не видел, обещает из отодранных пластин сделать не меньше трех-четырех доспехов.
– Отлично, – сказал я с облегчением. – А что у него внутри?
Зигфрид пожал плечами, Сигизмунд перекрестился и сказал с жаром:
– Пока еще не знаем! Там такое, такое под железной шкурой… К внутренностям еще не пробились.
– Ладно, – сказал я вяло, – все одно не заработает… Малышка, как тебя, принеси еще вина! Только хорошего.
Девушка сказала застенчиво:
– Меня зовут Фрида, ваша милость. Сейчас принесу.
Зигфрид, не удержавшись, шлепнул ее по высокому заду, повернулся ко мне.
– Новые луки, признаться, бьют сильнее… Сегодня сделали первый, я испробовал. Клей еще не высох, но все равно уже бьет так бьет! И дальше, и сильнее. Даже по пальцам. Хорошее дело придумали, сэр Ричард! Если это неискушенность в воинском деле, то что тогда искушенность?
Я таинственно улыбнулся, Фрида принесла большой кувшин с вином, я поднялся из-за стола.
– Продолжайте без меня. Устал чего-то… Да и завтра, чувствую, день тоже будет непростой.
В покоях Галантлара я лег на его роскошное ложе, какое, к черту, его, теперь мое, поставив меч с одной стороны, молот прислонил с другой, рукоятью вверх. Тело наливалось тяжестью, я уже начал себе представлять, как придет Саня, я постараюсь сдержаться и не сразу грести под себя, пусть расскажет что-то еще, перед глазами замелькали первые образы, как вдруг за окном раздался неистовый вой, свист, лязг и скрежет. Я встрепенулся, меч моментально оказался в одной руке, молот в другой.
За окном коротко полыхнуло огнем. Свет слабый, но в полной тьме спичку можно увидеть за километр, мертвенно-голубоватый свет потрепетал на стене напротив, исчез, потом еще раз, уже слабее. Снова грохот, рев, лязг, тоже намного слабее.
Я соскочил с постели, меч и молот в руках, голым подбежал к окну. Во дворе пусто, но здание церкви охвачено голубым огнем. Из окон бьет холодное пламя, церковные врата распахнуты настежь… В груди кольнуло: по двору проскользнуло одно темное тельце, другое, третье, все вбегали в церковь. Не люди, люди не бегают с такой скоростью, да еще на четвереньках…
В коридоре прогремели шаги, дверь распахнулась, с мечом в руке влетел бледный Сигизмунд.
– Сэр Ричард! – выпалил он, запыхавшись. – Демоны напали на святую церковь!
– Свят только Господь, – поправил я наставительно, но в голове сразу же мелькнули длинной вереницей связки таких слов, как «святые реликвии», «святые места», «святые речи». – Остальные так себе… Из-за чего?
– Так бой же за ведьму! – прокричал он. – Позвольте я помогу вам облачиться в доспехи!
– Зачем?.. В смысле, идти в церковь? Вот так, ночью, ни свет ни заря?.. Погоди, расскажи подробнее. А то я видел краем глаза, но думал, что это что-то ритуальное…
Он вздрогнул от нового дикого воя, глаза метнули безумный взгляд в распахнутое окно, быстро выпалил:
– Там же ведьма!.. Ведьма из Беркли!.. та самая!
– Ага, – согласился я. – Та самая… Ух ты, та самая?.. да быть того не может… А теперь расскажи с толком и расстановкой, без пономарьства, чем она знаменита. Нет, ты сядь, успокойся. Попей воды… Эй, слуги! Не прикидывайтесь, что спите, этот вой мертвого поднимет. Я же встал?.. Ладно, помоги одеться, а затем мне вина, сэру Сигизмунду… тоже вина, гулять так гулять!
Когда я облачился в подобающие лорду одежды, заспанный слуга внес кувшин и два кубка, а потом по собственной инициативе притащил на серебряном блюде нарезанные ломти холодного мяса, полголовки сыра. Расторопный малый, надо имя спросить. Я усадил Сигизмунда за стол, придержал за плечи, чтобы не вскакивал, наконец юный рыцарь, видя мою невозмутимость, перевел дыхание и, все еще округляя глаза при каждом взрыве дьявольского хохота за окном и дикого звериного воя, сказал взволнованно:
– Все знали эту богатую и знатную женщину, ибо была не просто любима всеми, но ей удавалось все, за что бралась. Вела роскошный образ жизни, ибо сколько бы ни тратила, денег меньше не становилось. Я не знаю, сколько лет так длилось, но священник рассказывал, что неделю назад ее ручной ворон, что умел говорить, закричал нечеловеческим голосом… в смысле, невороньим, упал и околел. Это был знак, как она призналась священнику, что срок договора с дьяволом истекает. Начали умирать все ее родные и близкие, умерли все сыновья, а их было восьмеро, умерли две дочери, все умирали страшно, все просили ее помочь, спасти их, словно догадывались… а может, им было сказано, что это она заложила их жизни за свою роскошь и долгую молодость…
Свет за окном замигал, вой становился тише, но раздался тонкий звон туго натянутой железной цепи. Не просто звон, а звон лопнувшей цепи. Сигизмунд было вскочил, я усадил его властным жестом.
– И что дальше?
– Она покаялась, в слезах раскаялась во всех своих согрешениях, просила спасти ее душу! И тогда священник, посоветовавшись с мудрыми книгами, повелел обернуть ее воловьей кожей, положить в гроб и обернуть тот гроб тремя железными цепями. Вы это видели, как раз тогда садились на коней, когда поехали осматривать свои владения… Черти страшатся железа, потому и железными… Это и проделали сегодня днем, ее уложили в гроб, а гроб поставили стоймя в церкви. Священник обязался читать мессу сорок дней и сорок ночей…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
