Было уже довольно поздно, когда Настуся позвала служанку и спросила, не приходил ли султан.
– Падишах уже давно ждет в угловом будуаре. Мне было приказано не докладывать о том, что он здесь, пока хасеки Хуррем сама не спросит.
Молодая султанша покраснела. А мать, заметив ее смущение, проговорила:
– Милость Божья, доченька. Вижу теперь, что он и вправду великий царь.
– Так все люди говорят, мама, и свои, и чужие. А армия молится на него, как на образ.
– Не сделай же ему, доня, ничего худого, потому что женщина может причинить много зла мужу, если захочет, и он об этом даже не догадается.
Настуся проводила мать в комнату сына, а сама отправилась к мужу.
Он сразу же оживленно заговорил:
– Вижу, у тебя дорогой гость. И сказали мне наши улемы, что ты, о возлюбленная моя Хуррем, повела себя так, что еще долго будешь служить примером всем детям правоверных в том, как следует чтить отцов и матерей! Не находят слов для похвал тебе.
Настуся просияла от этих приветливых слов, но еще больше ее обрадовало то, как султан отнесся к неожиданному появлению ее матери. Лицо ее в этот миг было поистине прекрасным. Она спросила мужа:
– А ты? Будешь ли ты добр к моей матери?
– Как же я могу оказаться хуже своей жены? – весело ответил он, а затем добавил: – А как в твоем краю муж должен приветствовать мать своей жены?
Настуся с признательностью взглянула на него и ответила:
– Это твой край, Сулейман, и я твоя. И не надо тебе знать об обычаях моей страны. Твой край уже давно стал моим краем, и твой народ – моим народом.
– Знаю, о Хуррем, что и самый богатый дар не обрадует тебя так, как если я поприветствую твою мать по обычаям твоей земли. Так почему бы мне так не поступить?
Она вся зарделась от удовольствия, поднялась на носочки и шепнула на ухо мужу несколько слов, словно не желая, чтобы их услышал кто-либо, кроме них двоих. А потом проводила мужа в детские покои, где султан в полном соответствии с обычаями страны, откуда была родом его жена, приветствовал ее мать.
Ибо чего не сделает мужчина ради женщины с легким и веселым нравом, той, что сумела накрепко привязать его к себе…
5
Должно быть, никогда и никто не убегал еще так ни из одного города, как те двое купцов, что привезли мать султанши Эль Хуррем в Стамбул. Бросив все свое имущество и на одной повозке.
– Скверно у нас вышло, Мойше, – сказал младший, обращаясь к старшему.
– Не у нас, – ответил тот, что постарше, – а у старой попадьи. Зачем она закричала? Чего такой гвалт подняла?
– А зачем мы ее среди нищих поставили, Мойше?
– Знаешь, Израиль, я до этой минуты думал, что имею умного компаньона. Ты же сам это посоветовал. И хорошо рассудил. Потому что султанша, когда милостыню раздает, медленнее всего едет, и старая мать могла ее рассмотреть. А если б мы ее поставили в другом месте, то карета с султаншей только мелькнула бы вместе со стражей. И опять жди до следующей пятницы!
– А разве нельзя было поставить старую попадью перед главной мечетью, где султанша выходит к молитве? Там-то она не едет, а идет!
– И опять скажу, Израиль: ошибся я, думал, что компаньон у меня поумнее. А оно иначе оказалось. Во-первых: какой толк от заднего ума? А во-вторых: даже этот твой задний ум никуда не годится. Ну кто, скажи, дозволил бы нам или ей там стоять? А если б и дозволили глянуть издалека, то между вельможами, имамами и улемами, да еще и войском старая попадья ничего бы не разглядела. И тогда, опять-таки, пришлось бы ждать до пятницы и ставить ее там, где мы поставили. А теперь знаешь, что с нами будет, если поймают?
– Что будет, Мойше?
– Если поймают, то можем оба себе сказать: «Бывайте здоровы и Львов, и Перемышль, и наша баня во Львове!»
– Почему?
– Потому что нам тут сначала устроят баню, а потом закопают.
– За что, Мойше? Разве мы что худое замыслили или сделали?
– Ох, Израиль, ошибся я в тебе, все думал – разумный ты еврей. Мы, Израиль, сделали доброе дело, но плохо сделали. Понимаешь? И нам не простят, что мы из султановой тещи нищенку сделали, тем более, что никакая она не нищенка.
Горестно вздохнув, Израиль сказал:
– Говорят, султан – человек справедливый. А какая ж это справедливость: казнить нас за наши же труды и наши деньги?
– Да, Израиль, ошибся я в тебе. Да кто же, будь он в своем уме, может подумать, что дело наше дойдет до самого султана? Дел тысячи, а он один. Ни он, ни жена его и знать не знают про двух бедных купцов. Есть у него люди, которые нами займутся.
Так говорили в смертельном страхе двое купцов, гнавших лошадей по глухим боковым дорогам подальше от султанской столицы. А тем временем султанша Эль Хуррем послала целую толпу слуг, чтобы их разыскали. Слуги вернулись и доложили, что на постоялом дворе стоят их возы, нагруженные товаром, а самих купцов со вчерашнего дня там не видели. Приказано было тогда найти их живыми или мертвыми – опасались уже, не убил ли их лихой человек в кривых переулках Стамбула. Поиски длились недолго: опытная в таких делах и расторопная султанская стража перехватила купцов в пути и доставила в сераль.
Таким образом еврейские купцы, что привезли мать султанши в столицу, получили аудиенцию, о которой не думали и не просили. Молодая султанша приняла их очень ласково в присутствии своей матери, позволила им сесть и долго говорила с обоими о родном крае, о своем Рогатине, о Львове, о ценах на красный товар, о путешествии и отношении к купцам в соседних странах.
А после в знак благодарности вручила каждому из них по свертку золотых монет и спросила, сколько им пришлось истратить на проезд матери. Оба купца, кланяясь до земли и с радостью сжимая в руках обернутые в тонкий шелк увесистые свертки, ответили, что никаких особых расходов не понесли, а дары ее милости превосходят их самые смелые ожидания.
– А может, есть у вас какие-нибудь иные желания? – с улыбкой спросила бывшая рогатинская поповна.
– О наисветлейшая госпожа, – ответил старший из купцов. – Мы не знаем, смеем ли просить вас уладить одно дело…
– Осмельтесь, – ласково ответила она. – Если хватит моих сил, помогу вам во всем.
– Два года назад у татарской границы ограбили на крупные суммы наших компаньонов. Что мы только ни делали, к каким только польским властям ни обращались, но о возмещении ущерба не было и речи. Мы бы согласились и на половину захваченного грабителями…
– А где это случилось?
– Между Бакотой и Крымом.
– Вы упомянули о татарской границе. По какую сторону границы напали на ваших компаньонов?
