Барбаросса позволила себе немного расслабиться. Ни подозрительных запахов, ни странно ведущих себя теней, ни звуков, которых не должно здесь быть. Просто маленькая запущенная прихожая, каких тысячи в Броккенбурге. Но будь она проклята всеми силами Ада, если сделает хоть шаг, прежде чем окончательно убедится в отсутствии ловушек.
Осталась последняя проверка — ведьминским чутьем.
Барбаросса несколько раз сосредоточенно выдохнула и прикрыла глаза, попытавшись изгнать из головы беспокойные мысли, гудящие, точно мошкара на Нойштедском болоте. Если хочешь обострить свое чутье до предела, настроить его на восприятие возмущений в магическом эфире, нужна предельная концентрация, иначе нечего и пытаться.
Ведьминское чутье — хитрая штука, работающая еще более странным и непредсказуемым образом, чем патентованная шатлэнская[7] лоза, продающаяся в Эйзенкрейсе за три талера, в иные дни способная обнаружить медную монету в засыпанной доверху канаве, в другие же не более полезная, чем выломанный из плетня прут, годный лишь для того, чтоб поковыряться в зубах.
Некоторые чертовки, чье чутье от природы было обострено, проворачивали с его помощью впечатляющие трюки. С расстояния в двадцать шритов[8] они могли угадать, в каком из карманов у тебя лежит зачарованный медальон или определить составляющие зелья, даже не прикоснувшись к колбе. Редкий дар, требующий многих лет огранки и тренировки.
Ее собственное чутье могло состязаться с ними едва ли успешнее, чем деревенский осел — с призовыми рысаками из графских конюшен. Бестолково устроенное и слабое, оно к тому же было подвержено сильному влиянию зодиакальных знаков, небесных светил и даже ее собственному менструальному циклу. В один прекрасный день оно могло, подобно чертовой лозе, с безошибочной точностью обнаружить зачарованную монету на другом конце Малого Замка, в другой было бессильно определить, под какой из чашек лежит зачарованная Котейшеством игла. Инструмент, на который никогда нельзя по-настоящему рассчитывать. Ее чутье было такой же полезной штукой, как купленный по дешевке на ярмарке кремневый пистолет — никогда не знаешь, пальнет он, даст осечку или разорвется у тебя в руках.
Барбаросса прислушалась к своим ощущениям. Целую минуту она простояла с закрытыми глазами, заставляя сердце биться размеренно и не частить, а скрюченные от напряжения пальцы расслабиться. Сперва она ощущала лишь кислые запахи, поселившиеся в прихожей, запахи старости, напоминающие запахи грязного засаленного тряпья, но постепенно, очень мягко, начала ощущать и прочие. Много прочих.
Злое ворчание демонов, запертых в нутре проезжающих мимо дома аутовагенов. Мерцание фонарных столбов неподалеку — крохотные демоны, заключенные в них, днем спали, не давая света, но даже во сне едва заметно пульсировали. Короткие всплески в небе, напоминающие отсвет далеких молний в облаках — в этом городе, построенном на трижды проклятой скале, сполохи магической энергии сквозили даже в облаках. Она знала, если суметь удержать себя в таком состоянии достаточно долго, если настроить сознание на нужную волну, можно начать чувствовать еще более слабые и тонкие отголоски, доносящиеся со всех сторон света, вплоть до заговоренных амулетов в карманах прохожих.
Это Верхний Миттельштадт, Барби, напомнила она сама себе, не прекращая работы. Здесь все пропитано чарами насквозь, как лохмотья нищего ссаниной, так что пытаясь различить в этом бурлящем котле демона, ты лишь теряешь свое…
Во имя всех трижды выебанных демонов Преисподней!
Пытаясь нащупать вокруг себя в магическом эфире подозрительные признаки, она наткнулась на чью-то ауру, и ауру столь мощную, что тело рефлекторно выгнулось, будто его стегануло порывом ледяного ветра в верховьях горы, а кости едва не затрещали, как лучины.
Демон. Где-то совсем рядом. В беспорядочном переплетении форм и магических сполохов она внезапно обнаружила сложно устроенный клубок чар, состоящий из такого множества внутренних контуров, что делалось дурно при одном только взгляде. Эти контуры были неактивны, как будто спали, но даже в таком виде невольно внушали к себе почтение. Она словно заглянула в исполинский двигатель, молчащий, холодный, но способный перемолоть три сотни мошек вроде нее, даже их не заметив…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Взвывшие рефлексы едва было не заставили ее броситься за порог, но она удержала их, как строптивых жеребцов в узде. Спящие демоны не опасны. Только безмозглые соплячки, лишь овладевающие ведьминским чутьем, бегут наутек, обнаружив поблизости демоническую сущность. Барбаросса ощутила, как ее обдало жаром, так, что выступивший пот зашипел на мгновенно раскалившейся под дублетом и рубахой коже. Казалось невообразимым, чтобы кто-то держал в доме охранного демона столь исполинской силы, одних только сдерживающих чар должно быть столько, чтобы звенела половина улицы, но если старик в самом деле решился, его яйца должны быть похожи не на ссохшиеся орешки, как она представляла, а на свинцовые ядра от двенадцатифунтовой пушки. Даже спящий, этот демон порождал вокруг себя завихрения в магическом поле, пронизывал воздух зловещими сполохами, точно не до конца притушенный костер, в глубине которого ворчат злые искры.
Вот только… Барбаросса нахмурилась. Она не была специалистом по охранным демонам, ее отметки по демонологии и Гоэции находились на прискорбно низком уровне и лишь стараниями Котейшества не опускались еще ниже. Но даже она знала характерный рисунок чар, свойственный этому племени, резкий, полный острых черт, похожий на чертеж медвежьего капкана. Этот же… Барбаросса попыталась разглядеть детали и едва не присвистнула. Этот казался исполинским спрутом, вросшим в камень броккенской горы. Длиннейшие щупальца, тянущиеся во всех направлениях на целые мейле, настоящая паутина из второстепенных контуров, невообразимо сложная и похожая на… на трубопровод, подумала Барбаросса. На огромный подземный сложно устроенный…
Безмозглая пизда! Тыквенная голова! Тебе впору возвращаться в родной Кверфурт и протирать столы в тамошнем трактире, а не постигать адские науки в Броккенбурге!
Это не охранный демон, как она было вообразила, это демон старой котельной, спящий в земле под домом, невообразимо древний, давно не работающий, погруженный в летаргию. Барбаросса едва не расхохоталась, сообразив, что именно напугало ее. Гигантский нагреватель для воды!
Ах, дьявол…
Она совсем забыла, что эти домишки лепятся к холму, внутри которого когда-то была устроена котельная. Этот демон не представлял опасности, да и не мог ее представлять. Может, когда-то он был и силен, разогревая и проталкивая по трубам миллионы шоппенов воды, но сейчас, даже погруженный в сон, выглядел столь дряхлым, что мог внушить почтение одним только своим размером. Отстраненный от работы, запечатанный демонологами внутри лабиринта из пронзавших гору труб, он многие годы медленно разлагался под каменной толщей, теряя и так небогатые остатки своего могущества. Барбаросса удивительно ясно разглядела его истончившиеся жилы, прежде, верно, похожие на бурлящие реки. Жалкая труха. Если кому-то даже придет в голову возродить эту груду тухлой меоноплазмы к полноценной жизни, он уже никогда не сможет по-настоящему работать, скорее всего, задрожит и лопнет, похоронив самого себя в обломках старого трубопровода…
Барбаросса заставила себя выкинуть его из головы. Демон, спящий в руинах котельной, не мог служить опасностью для нее, лишь только помехой — из-за большого количества испускаемого им излучения ее чутье хуже воспринимало прочие контуры, затмевая ей взор — так горящий костер затмевает пламя свечи. Но это уже не играло роли. У нее было время убедиться, что дом старикашки не таит в себе неприятных сюрпризов, по крайней мере, магического свойства. Время приниматься за то, ради чего она сюда пришла.
— Иди сюда, милый гомункул, — прошептала Барбаросса, хищно озираясь, — Где ты прячешься? Тетя Барби заберет тебя из этого старого противного дома!..
Она вновь пристально осмотрела прихожую, теперь уже не глазами ведьмы, ищущими везде хвосты магических чар и ловушки, а самыми обычными. Но даже в этом свете прихожая не произвела на нее никакого особенного впечатления. Порядком запущенная, грязная, она выглядела так, как выглядят сотни прочих комнатушек в Броккенбурге, ни единой деталью не приковывая ее внимания. Пол — обшарпанный, сохранивший лишь лужицы лака, должно быть вытертый за многие годы шаркающими стариковскими шагами. Стены в пожухших обоях с царапающим глаз мелким узором. Оконные стекла мутны, точно затянутые бельмами глаза, а в углах рам отчетливо заметны клочья паутины — эти окна, похоже, не открывались годами.
