— Это было примерно пятнадцать минут назад, милорд! — крикнула ему вслед Хиггс.
Поднявшись наверх, он пошел медленнее. Зачем Амелия отправилась в их комнаты? Что она будет делать, когда он найдет ее там?
Что он скажет, как объяснит свое появление?
Он остановился у первой двери, потом отбросил сомнения. Он женат на этой женщине и может быть с ней, когда захочет.
Он прошел прямо в спальню, открыл дверь — одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что комната пуста. Он был разочарован; посмотрел на дверь, соединяющую спальню с ее личными комнатами, потом вошел и закрыл дверь. Она, наверное, услышала его щаги в коридоре и решила, что он ее ищет.
Но в ее гостиной тоже было пусто. Нахмурившись, он вернулся в спальню, потом заглянул в свою комнату, которой пользовался редко, но ее не было и там.
Вернувшись в спальню, он посмотрел на кровать. На их кровать. То, что происходило на этой кровати, было настоящим — только он не знал, было ли это с ее стороны любовью.
Сам он больше в этом не сомневался, но от этого его неуверенность только усилилась, обострив его проблемы.
Если то, что она испытывает к нему, — любовь, тогда он и их будущее стоят на прочном основании.
Если же это не любовь — он оказывается в отвратительно уязвимом положении.
Ответа у него не было. Он следил за ней, как ястреб, но до сих пор не заметил никаких признаков, что она его любит, никаких доказательств, что она испытывает что-то большее, чем просто физическое наслаждение.
Он смотрел на кровать и наконец отвернулся. Для другого ее физическая отдача была бы достаточным доказательством. Но не для него. Он давно уже не верил в любовь.
Подойдя к двери, он еще раз оглянулся на кровать. То, что теперь олицетворяет это ложе, и пугало его, и радовало. У него есть время. До конца сентября. Так что паниковать еще рано.
Брак длится всю жизнь, но ничто в его жизни не было так важно, как убедить Амелию полюбить его и продемонстрировать это хотя бы так, чтобы он это понял. Чтобы он мог почувствовать себя снова уверенно и в безопасности.
Он пошел к лестнице, но остановился в затруднении. Где же она все-таки? Он хотел было спуститься вниз, взялся за перила, как вдруг услышал некий звук. Слабый, отдаленный, непонятно откуда донесшийся. Потом звук раздался уже отчетливее, и Люк поднял голову.
И сразу же поспешил наверх.
Дверь на галерею была открыта. За ней была детская, окна которой выходили на долину. Он подошел к двери и встал, прислонившись к косяку. Амелия не слышала, как он вошел.
Она смотрела на детскую кроватку, стоявшую между окнами. И что-то записывала.
От этого зрелища сердце у него сжалось, и он быстро подсчитал в уме дни. Но нет, пока еще рано. Чувство, которое охватило его при виде жены, было знакомым, только теперь оно достигло новых высот. Ему хотелось видеть ее с младенцем на руках — эта потребность была абсолютной, неотъемлемой от него. И к счастью, эту грань его любви к ней он не должен скрывать.
Она подняла голову; в руке она держала записную книжку. Все еще не видя его, она перечитала написанное, потом сунула книжку и карандаш в карман.
От кроватки она перешла к низкому комоду, стоявшему под окном. Выдвинула два ящика, заглянула, задвинула обратно. Потом посмотрела на окно и подергала засовы.
Он улыбнулся:
— Они крепкие. За это я ручаюсь.
Она взглянула на него:
— Ты пробовал их сломать?
— Не раз. — Он подошел к ней. — Мы с Эдвардом. Вместе..
Она с уважением посмотрела на засовы.
— Если они устояли против ваших объединенных уси лий, значит, и правда крепкие.
Он встал рядом с ней, но она не повернулась к нему.
— Что ты делаешь?
Она хотела отойти, но он ее не пустил. Она нахмурилась, но слегка, глядя на его пальцы, сжимавшие ее руку, потом бросила взгляд на него.
— Я составляю список всего, что нужно сделать. Мы с Хиггс пропустили эти комнаты когда обходили дом. — Она огляделась, махнула свободной рукой. — Все это нужно подновить, это ясно любому. Прошло — сколько же? — двенадцать лет с тех пор, как здесь жили дети.
Он поднес ее руку к губам.
— Ты сообщишь мне, не так ли?
Она покраснела.
— Конечно. — Потом посмотрела в окно. — Но пока еще мне не о чем сообщать.
— Пока да.
Она, помолчав, кивнула.
Он смотрел на ее профиль. Губы у нее были сжаты.
— Когда будет о чем сообщить, ты ведь не забудешь?
— Когда появится нечто такое, что тебе будет необходи мо узнать…
— Я не об этом.
Подняв подбородок, она опять посмотрела на окно. Он подавил вздох.
— Почему ты не хочешь сказать мне?
На самом деле это не имело значения; если он способен отслеживать сложные денежные пути, то способен все понять сам, особенно теперь, когда она ему напомнила. Но то, что она не собиралась сообщить ему немедленно… Может, это говорит о том, как она к нему относится?
— Как я уже сказала, пока мне нечего тебе сообщить, а когда тебе нужно будет знать…
— Амелия!..
Она замолчала, сжав губы. Но затем вновь заговорила:
— Я знаю, как ты будешь реагировать, — я видела вашу реакцию, даже Габриэля, а он гораздо разумнее вас всех. А что касается тебя — ведь я тебя знаю! — ты отнесешься к этому еще хуже. Я видела тебя в течение многих лет вместе с твоими сестрами. Ты запрешь меня в доме, запретишь ездить верхом, даже играть со щенком и то запретишь! — Она потянула руку, но он не пустил ее; она сердито сверкнула глазами: — Ты будешь это отрицать?
Он прямо посмотрел ей в глаза.
— Я не стану запрещать тебе играть со щенками.
Она сузила глаза, но он не дрогнул, не отвел взгляда.
— Ты должна понять, что если ты понесешь от меня, я должен об этом узнать, мне это важно — не только из-за ребенка, но также и из-за тебя самой. Я не могу помочь тебе выносить его, но могу — и буду — беречь тебя.
Амелия почувствовала, как что-то в ней замерло. Он го ворил искренне, искренность была и в его глазах, и это ее тронуло.
Он поморщился под ее проницательным взглядом, но глаз не отвел.
— Я знаю, что буду надоедливым, или тебе так будет казаться из-за того, что я буду от тебя многого требовать, но ты должна запомнить, что, когда дело касается беременных жен, такие мужчины, как я… чувствуют себя беспомощными. Мы можем управлять своим миром почти так, как нам хочется, но в этой области… все, чего мы хотим, все, что нам нужно, — то, что во многом составляет смысл нашей жизни, — оказывается в руках переменчивой судьбы и не только не поддается нашему контролю, но даже выходит за пределы нашего влияния.
Он говорил от всего сердца. Такое простое признание — она знала, что оно искреннее, но мужчины очень редко в этом признаются. Сердце у нее подпрыгнуло. Она поверну лась к нему…
