военные, которые работают по приказам, а есть – которые за деньги, частники. Те вообще положили на всё и на всех.
Пришлось звонить в Москву, заказывать звонок из переговорной комнаты посольства. Оттуда надавили и вопрос решился. Но прежде со мной захотел поговорить старший военный советник, генерал-лейтенант Сорокин…
Я, кстати, его знал немного. Знаете, как он начал подниматься? Очень просто – когда приказали идти на неподготовленный штурм Грозного, командир полка, где он служил – прямым текстом послал штаб на… и выполнять приказ отказался. А он, Сорокин – не поленился выйти на начальство и сказать, что приказ готов выполнить и у него даже план есть.
Кончилось всё это плохо. Но не для него.
Вот именно из-за таких, как Сорокин, – я со службы, в конце концов, и ушел. Мать его.
…
Абу Ислам Беларус мне сразу не понравился… чисто внешне. Вызывал, скажем так, сомнения. Я прочитал его личное дело – и не мог понять, как его пропустили психологи при отборе в спецназ.
Или он тут стал таким?
– Знаешь меня?
Я сел рядом – не напротив.
– Не знаешь… Пошли-ка, пройдемся.
Мое решение вывести задержанного на крышу – едва не вызвало неподчинение приказу, но в конце концов, по звонку из штаба – согласились. В провожатые дали четверых тяжелых, они шли – двое перед нами, двое за нами. Так мы вышли на крышу.
Алеппо – город невысокий, и с крыши хорошо было видно, что сотворили здесь воины Аллаха. Каждый четвертый дом разрушен полностью, остальные – повреждены. Несмотря на то, что его больше трех лет назад освободили – кранов над городом один-два и обчелся. Те, кто вернулся, ремонтируют свои жилища как могут, или просто селятся в свободных домах и квартирах, которые меньше пострадали. Многие так и не вернулись, мыкают горе на чужбине или в лагере беженцев. Богатейший торговый город превратился в призрак.
…
– Жить хочешь?
Белорус ничего не ответил, только злобно посмотрел.
– Если не хочешь, сигай. Я держать не буду. Упадешь – добьем. Сдохнешь от руки кяфира, а значит ты – шахид, и тебе – рай. А мне – ад.
Белорус и тут ничего не ответил – и это молчание сказало мне всё.
Легко сдохнуть от пули, пущенной в лицо. Стоя на ногах и с вызовом грядя на врага. А вот сигануть с третьего этажа, переломать ноги и быть добитым…
– Или хочешь, тут тебя пристрелю. Хочешь? Ни хрена ты не хочешь. А знаешь, почему? Потому что ни х… ты не правоверный. Ты из наших. Советский человек, б… Или – постсоветский. Из тех, кто и рыбку съесть, и х…м не подавиться потом. Не веришь ты ни в Аллаха, ни в рай. А веришь в то, что тебе тут бабки платили, баб каких хочешь выбирай и вообще, твори что хочешь. Хочешь, головы режь, хочешь – грабь, хочешь, насилуй. Ничего тебе за это не будет. Ну а если для этого надо пять раз в день головой об пол долбиться – велика ли цена? Надо – и десять раз на дню будем раком вставать. Хотя ты и не молишься, наверное? Давай? Аллаахумма, рабба хаазихи дда‘вати ттааммати ва ссаляятиль-кааима. Ээти мухаммаданиль-васийлята валь-фадыиля… Не знаешь. Ты хоть раз сам молился – или только за другими повторял? Закуришь?
И Белорус взял протянутую сигарету, подкурился. Дул легкий, хороший ветерок.
– Ты кто? – негромко спросил он между затяжками.
– Я, мой дорогой, – твой единственный билет на волю. Если поможешь мне – я помогу тебе. Денег сколько у тебя есть?
Белорус с удивлением посмотрел на меня.
– Что смотришь? Свобода денег стоит, думаешь, я просто так сюда примчался? Лям есть или все спустил? Только мозг мне не выноси. Я знаю, сколько вам Исламское государство платило, сколько вы на нефтекараванах имели, пока можно было. Ну?
– Найду.
– Вот и отличненько. Адама Оздоева знаешь? А сынка его, Аюба? Что, язык, с..а, проглотил? Для Адама Оздоева смерть два ляма стоила. А для тебя будет стоить лям. Но мне нужен Аюб Оздоев и его контакты в чеченской общине. Они тебе чужие. Сдашь их – будешь жить. Нет… Что зыркаешь? Думаешь, вру? Вот, держи. – Я протянул спутниковый телефон. – Набирай Адама, он сейчас в Абу-Даби ныкается. Спроси: здесь генерал Логунов. Он тебе помог выехать из Чечни или нет? Сколько это стоило?
– Для меня – тысячу долларов. Для старших – два миллиона.
Б…
Как веревочке не виться – а конец есть всегда.
– Что заглох?
Белорус отдал телефон.
– Миллиона у меня нет. Есть половинка.
– Что так-то?
– Это не вам, с нефти воровать, – резко сказал он. – Раненый был, платить пришлось.
– Не хами. Дальше.
– Если расскажу про Оздоева, что будет?
– Сдохнешь. Для всего остального мира сдохнешь. Паспорт на левую фамилию, настоящий, – и гуляй, Вася. Из всех списков, розыскных, санкционных – ты вычеркиваешься как умерший. Если ты работал с чехами, должен знать, как это делается. Или не работал?
Белорус криво усмехнулся.
– Слышал.
– Тем более. Говори.
– Гарантии какие?
– Гарантии? Никаких. Но как думаешь, если у тебя есть полляма евро, – я хочу их получить?
– Долларов.
– Долларов? Похуже, но все равно сгодится. Давай, говори.
– Скажу – убьете.
– Что ты заладил эту х…ню… убьете. Я с тебя не получил еще. Говорить будешь? Или мне тебя туда скинуть?
– Аюб это сделал.
– Чего? Б… это я и без тебя знаю.
– Но он был не один.
– А кто еще был?
– Американцы.
– Это я тоже знаю. Фротман.
Белорус покачал головой.
– Фротмана не было. Его просто попросили флешку записать. И всё.
– Ты хочешь сказать, что это не Фротман взорвал?
– Да…
11 октября 202… г. Сирия Дамаск
Разговор с Ходкевичем-Белорусом оказался прорывом – настолько, что в Дамаск срочно вылетел спецборт из Крыма, а на его борту – был и Чикишев. Сейчас «Туполев» стоял на полупустой взлетке гражданского аэропорта Дамаска, а мы разговаривали в пустом, прокуренном салоне самолета. Самолет, кстати, был спецсерии, на нем в свое время летал даже Горбачев.
– Как думаешь, врет? – спросил Чикишев, нервно глотая дым сигареты. В салоне спецборта – все было отделано карельской березой, на занавесочках сохранился еще герб СССР и можно было подумать, что мы в восемьдесят пятом, и сверхдержава еще цела – а не во всем в этом дерьме…
– Может и врать, – сказал я, – но зачем ему? Я ему четко поставил условие – сдать Оздоева, все его контакты. Тогда – останется жив. Если
