Представившись и коротко рассказав, как он его нашел, Фонтин сел напротив инвалидного кресла. Угрюмая жена Гольдони принесла вина. Культяпки безногого старика были совсем рядом. У Эндрю на языке вертелось словечко «уродец». Он терпеть не мог человеческого уродства и не трудился эту неприязнь скрывать.
— Имя Фонтин вам что-нибудь говорит?
— Нет, сэр. Это что-то французское? Но ведь вы американец?
— А фамилия Фонтини-Кристи вам знакома? Взгляд Гольдони изменился. В нем вспыхнула давно позабытая тревога.
— Да, конечно, я знаю эту фамилию, — ответил безногий. Его голос тоже изменился. — Фонтин — Фонтини-Кристи. Значит, итальянец стал французом, а носит эту фамилию американец. Вы — Фонтини-Кристи?
— Да. Савароне мой дед.
— Богатый синьор из северных провинций. Помню, помню. Уже смутно, конечно. В конце двадцатых он останавливался у нас по пути в Шамполюк.
— Гольдони были его проводниками в горах. Он приезжал с сыновьями.
— Мы были проводниками у всех путешественников.
— А вы когда-нибудь были в проводниках у моего деда?
— Возможно. Я, знаете, с ранней юности работал в горах.
— Вы можете припомнить поточнее?
— Знаете, в свое время я проводил по Альпам тысячи людей.
— Но вы только что сказали, что помните его.
— Не очень хорошо. И скорее имя, чем его самого. А что вас интересует?
— Информация. О путешествии в горы, которое пятьдесят лет назад предпринял мой дед со своим старшим сыном.
— Вы шутите!
— Нет, отчего же. Мой отец Виктор... Витторио Фонтини-Кристи послал меня из Америки за этой информацией. Мне это совсем некстати. У меня очень мало времени, поэтому мне нужна ваша помощь.
— Я бы рад вам помочь, да не знаю чем. Путешествие в горы пятьдесят лет назад! Разве такое можно упомнить?
— Меня интересует человек, который их вел. Проводник. Отец утверждает, что это был сын Гольдони. Дата — четырнадцатое июля тысяча девятьсот двадцатого года.
Фонтин не мог сказать с полной уверенностью — возможно, этот инвалид-урод просто превозмог приступ боли или пошевелился в раздумье, — но он отозвался! На дату. Он вспомнил дату. И тут же, пытаясь скрыть волнение, торопливо заговорил:
— Июль двадцатого... Два поколения назад. Нет, невозможно. У вас нет ничего — как это по-английски? — более определенного, что бы помогло мне вспомнить?
— Проводник. Гольдони.
— Это не я. Мне тогда было чуть больше пятнадцати. Я, конечно, уходил в горы в довольно юном возрасте, но не в пятнадцать лет. И не как основной проводник.
Эндрю внимательно посмотрел инвалиду в глаза. Гольдони нервничал: ему не понравился взгляд гостя, и он отвел глаза. Фонтин подался вперед.
— Но ведь что-то вы помните? — спросил он спокойно, не в силах скрыть холод в голосе.
— Нет, синьор Фонтини-Кристи. Ничего.
— Но несколько секунд назад я назвал вам дату — четырнадцатое июля тысяча девятьсот двадцатого года. Вы вспомнили эту дату!
— Я только подумал, что это было слишком давно, чтобы я мог вспомнить.
— Должен вам заметить, я военный. Солдат. Я допрашивал сотни людей. Очень немногим удавалось меня одурачить.
— У меня и в мыслях этого нет, синьор. Зачем? Я же хочу вам помочь.
Эндрю не спускал с него глаз.
— Много лет назад вдоль железнодорожного полотна к югу от Церматта были вырубки.
— Некоторые и до сих пор целы, — закивал Гольдони. — Их осталось совсем немного. Они ведь теперь никому не нужны.
— Скажите мне вот что. В названии каждой фигурировало имя птицы...
— Только в названиях некоторых, — прервал его альпиец. — Не у всех.
— Не было ли там «ястреба»? «Ястребиное...» что-то?
— Ястреб? Почему ястреб? — Теперь безногий смотрел на гостя прямо, не мигая.
— Ну так отвечайте: была ли когда-нибудь вырубка, в названии которой упоминалось слово «ястреб»? Гольдони некоторое время молчал.
— Нет, — сказал он наконец. Эндрю откинулся на спинку стула.
— Вы были самым старшим сыном в семье Гольдони?
— Нет. Скорее всего, пятьдесят лет назад они наняли проводником в горах одного из моих старших братьев.
Фонтин начал понимать. Альфредо Гольдони получил в наследство дом, потому что лишился обеих ног.
— А где ваши братья? Мне надо поговорить с ними.
— И вновь я вынужден спросить, синьор, не шутите ли вы? Они давно умерли, все это знают. Мои братья, дядя, два двоюродных брата. Все умерли. Больше в Шамполюке не осталось проводников Гольдони.
У Эндрю перехватило дыхание. Он осмыслил услышанное и глубоко вздохнул. Надежды на короткий путь были развеяны одной фразой.
— В это трудно поверить, — сказал он холодно. — Все они мертвы? Что же было тому причиной?
— Лавина, синьор. В шестьдесят восьмом одну деревню накрыло лавиной с гор. Близ Вальтурнанша. Спасательные группы были посланы из Церматта и из Шамполюка. Спасателей вели Гольдони. Три государства удостоили нас высших наград. Только мертвым эти награды ни к чему. А мне дали небольшую пенсию. Я ведь тогда ноги потерял. — И он постучал по культяпкам.
— И вам ничего не известно о том путешествии в горы четырнадцатого июля двадцатого года?
— Откуда же? Тем более что у вас нет никаких конкретных деталей.
— У меня есть описание, составленное моим отцом. — Фонтин вытащил из кармана ксерокопию.
— Отлично! Что же вы раньше не сказали? Прочитайте.
Эндрю прочел. Описания были бессвязными, детали, о которых вспоминал умирающий, противоречивыми. Рассказчик путался во времени, и ориентиры на местности, казалось, тоже смешались в его памяти.
Гольдони внимательно слушал. Он то и дело смыкал морщинистые веки и поворачивал голову, словно пытаясь восстановить перед мысленным взором далекие картины. Когда Фонтин закончил, он отрицательно, помотал головой:
— Извините, синьор. То, что здесь описывается, можно встретить на десятках самых разных троп. А многое даже и не встречается в наших местах. Простите, но мне кажется, что ваш отец перепутал наши горы с теми, что на западе, ближе к Вале. Их легко спутать.
— И вам ничего не показалось знакомым?
— Напротив. Все! И ничего. Описание годится для территории в сотни квадратных миль. Увы. Тут ничего не разберешь.
Эндрю был озадачен. Хотя он по-прежнему нутром чувствовал, что старый альпиец лжет. Оставался еще один ход, прежде чем он приступит к более жестокому допросу. Если и это не сработает, он вернется и применит иную тактику.
«Если окажется, что Альфредо не самый старший ребенок в семье, ищите сестру...»
— Вы самый старый член семьи из ныне живущих?
— Нет. У меня две старшие сестры. Одна еще жива.
— Где она живет?
— В Шамполюке. На виа Сестина. Ее сын — фермер.
— Как ее фамилия? По мужу?
— Капомонти.
— Капомонти? Но ведь это люди, которые владеют пансионатом!
— Да, синьор, она вышла замуж за одного из них. Фонтин встал и положил листки ксерокопии в карман. Дойдя до двери, он обернулся:
— Возможно, я еще вернусь!
— Буду рад вас увидеть снова!
Фонтин сел в «лендровер» и запустил мотор. Далеко в поле племянник-фермер неподвижно сидел в кабине трактора и смотрел на гостя. Трактор тихо урчал. И снова дало себя знать внутреннее чутье; на лице у фермера словно было написано: «Давай-давай уезжай, мне надо побежать к хозяину и выяснить, о чем вы там с ним говорили».
Эндрю нажал на газ. Он выехал на шоссе, развернулся и помчался обратно в городок.
И вдруг он заметил самый обычный в мире вид. Он выругался. Вид был настолько привычный, что не бросался в глаза.
Вдоль дороги высились столбы телефонной связи. Бесполезно искать старуху на виа Сестина — ее там не окажется. Майор придумал новый стратегический план. Похоже, на этот раз ему повезет.
— Жена! — закричал Гольдони. — Быстро! Помоги мне! Телефон!
Жена Гольдони поспешно вошла в спальню и схватилась за спинку кресла-коляски.
— Может быть, я позвоню? — спросила она, подкатывая его к аппарату.
— Нет, я сам. — Он набрал номер. — Лефрак? Ты меня слышишь? Он приехал. Столько лет прошло! Фонтини-Кристи. Но он не сказал тех слов. Он ищет вырубку, в названии которой упоминается «ястреб». Больше он мне ничего несказал, а это просто чушь. Я ему не верю. Мне надо поговорить с сестрой. Собери остальных. Встретимся через час... Не здесь! В пансионате!
Эндрю лежал плашмя в поле напротив дома. Он переводил бинокль то на дверь, то на окна. Солнце на западе опускалось за Альпы. Скоро стемнеет. В доме зажгли свет. За окнами маячили тени. Там царило оживление.
С задворков выехала машина и остановилась справа от дома. Из нее вылез племянник-фермер и побежал к двери. Дверь открылась.
На пороге показался Гольдони в кресле-коляске. Кресло толкала жена. Племянник сменил ее и покатил безногого через лужайку к тихо урчащему автомобилю.
Гольдони что-то сжимал в руках. Эндрю навел фокус.
