Девы часто забывают о знаках внимания, потому что оказывать им, неповторимым, внимание — естественно. А вот каждый промах, он же — невнимание, бережно заносится в список, который хранится на самой доступной полке памяти. Все претензии к Выползню были изложены в строгом соответствии с датой нанесения обиды, с показом глубины сердечной раны, с учетом незаживших «шрамов на сердце» и с выводом, что он желает её, Элермэ, смерти. Чтобы сомнений в том, «кто есть где» не оставалось, по ходу изложения делались вставки на тему «а я-то, глупая для него…». Поскольку семейная жизнь с Амалиросом была только в самом начале, и количество проявленной заботы еще не превратилось в многотомное собрание сочинений «Мои Добрые Дела Для Этого Гада», все отвары и паштеты из крапивы пришлось разделить на равные порции добрых дел.
Светлая Супруга Темного Повелителя накаляла страсти, выводя скандал вверх по классической кривой, чтобы следом обрушить всю его мощь на голову недостойного. Страдальческий взгляд и свободно текущие слезы не только демонстрировали, как сильно злобный Выползень её обидел, но и доказывали, что она сама верит в то, что говорит. Как водится в таких случаях, к окончанию обвинительной речи, Элермэ почувствовала себя полностью несчастной. Она завершила устную часть горестным воплем: «Владыка, заберите меня отсюда!», повисла на шее Тиаласа и перешла к бурному слезному финалу. Финал вышел что надо — Озерный Владыка, как существо деликатное, расчувствовался, не устоял и пообещал «забрать». Теперь Элермэ могла спокойно икать в истерике, орошая горькими слезами плащ утешителя.
Тиалас вспомнил свое высокое положение Защитника всех Светлых Дев, и его голос обрел благородную мощь, а обвинения — Темный размах. Он вскрывал коварные глубинные помыслы Выползня один за другим. После особенно сильных аргументов Элермэ начинала рыдать в голос. Одно дело — самой себя накручивать, и совсем другое — когда твое мнение неожиданно подтверждается со стороны. Когда Владыка сделал окончательный вывод: «Он воспользовался тобой, девочка, чтобы получить наследников, а тебя прикончить за ненадобностью», Элермэ даже перестала рыдать. Она отлепилась от плаща, с удивлением посмотрела на Тиаласа и стала оседать на пол — ноги от горя подогнулись.
Амалиросу не удавалось вставить ни слова, пока эти двое сочиняли про него страшную, даже по меркам Темных, историю. Её конец превосходил все читанные им кровавые легенды. Озерный Владыка бережно уложил Элермэ на кровать, обмахивал её полой плаща и обещал, что как только она найдет в себе силы, они немедленно покинут это жуткое место. Чтобы больше никогда не видеть… «злобное Темное чудовище», «Подгорного убийцу» и «бессердечного Выползня». Амалирос понял — именно так сочиняются все слезливые Светлые романы про несчастных дев. Девы сначала любят, потом рассказывают себе про любимых страшные сказки, а потом мрут от своей несчастной сказочной любви как мухи. Главное, чтобы нашелся какой-нибудь мерзавец, который из лучших побуждений их пожалеет и тем самым добьёт. Мол, умирай, несчастная, я бы сам на твоем месте удавился. Несчастная удавливается, несчастный кончает с собой на её могиле, а сочувствующий мерзавец неожиданно узнает, что эти двое любили друг друга, пускает слезу и садится писать Светлый роман.
Темный расценил поведение Тиаласа как попытку убийства. Озерный Владыка был очень занят бледной и вялой Элермэ и пропустил удар.
Повелители душили друг друга, осознавая каждый свою правоту. Это не отменяло попыток морально подавить противника и доказать ему, как он не прав на словах. Элермэ ожила и призывала прекратить взаимное уничтожение. Но противники хрипели, обменивались оскорблениями и намеревались все-таки прикончить друг друга. Борьба уже велась на полу, и бойцы смещались под кровать. Амалирос решил проявить благородство и прикончить Светлого в нижней комнате, а не на глазах у Супруги. Элермэ ничего не знала о его благородный помыслах и только мешала своими стонами.
Наконец, первая часть плана Амалироса удалась, и оба Правителя скатились вниз по лестнице. Следом за ними вкатилась волной добрая половина озера. Элермэ поняла, что докричаться не удастся и воспользовалась Силой.
Гарнис Ар Нитэль, стоявший на посту в боковом коридоре не понял, почему на полу появилась вода, и открыл проход. Ворвавшийся поток снес разведчика и запасы багрянки. Это было страшно. Но не страшнее, чем два слегка притопленных Правителя принесенные тем же потоком. Воды было по пояс и Гарнис сначала спас своего Повелителя, усадив его на вазу питьевого фонтана в нишу. Потом помог отплеваться Озерному гостю, непочтительно перекинув его через плечо. Второго Правителя усаживать было некуда и ему пришлось стоять при поддержке разведчика.
Амалирос держался за чашу и чувствовал себя как в детстве — по пояс мокрый и на… вазе. Вода, конечно, охлаждает, но не настолько, чтобы сразу перестать хотеть кое-кого добить. Пусть пока и словесно.
— Гарнис, отпусти его. Я ему еще не все жабры пообрывал. И иди отсюда.
Разведчик решил, что Правители как обычно развлекаются и, повинуясь указующему жесту Повелителя, отправился вверх по лестнице. Наверху охнула Элермэ.
— Ну, жаба болотная, видишь, как меня Элермэ любит — чуть тебя не утопила. — Темный отдыхал и собирался с силами.
— Конечно, любит, двое детей сразу… — Светлый осматривал помещение на предмет преимуществ. Вода и плавающие бочонки были очень кстати.
— Тогда что же ты будущей Матери про Отца её детей свой Светлый бред излагаешь? — Амалирос не ожидал, что «про любовь» с ним согласятся.
— Это я потому излагаю, что у меня появились на то веские основания… после того как будущий Отец будущих детей изложил бред про портрет. Что, раскусил я тебя, Выползень? Вот, утоплю тебя, и будет у детей и живая Мать и Светлое будущее. — Тиалас подогнал поближе к себе бочонок и прикинул, насколько быстро сумеет его метнуть. — А то пока ты её будешь изводить своими бреднями, дети пострадают. Станут нервные, дерганые и сбегут из дома. Мало ли, какая тебе еще картина подвернетссся… потом за живых примешься, послов перебьешь, своих поданных перекалечишь… — Светлый выловил бочонок и переложил его на одну руку.
— Надо же! Уже о количестве моих подданных стал заботиться. Не рановато? Портретом он меня попрекает. А у твоей Лаариэ сколько портретов по углам припрятано? Хотя куда тебе… ты же у неё разрешение привык спрашивать на подышшшать и на понюхать.
— Не смей, оскорблять Мать моих детей, Темный! У моей Лаариэ есть только мой портрет! — Бочонок сорвался и не долетел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
