Можно, конечно, судить молодого лётчика за все эти его не очень ловкие хитрости. Нехорошо, мол, говорить неправду. Да и действительно, наверное, нехорошо — эта истина известна нам с раннего детства.
Но я не удержался от того, чтобы так подробно рассказать всю эту историю потому, что вижу в поведении Казакова не одни только профессионально ценные черты: хладнокровие, упорство, методичность, — но и большое человеческое благородство. Сравнительно легко найти людей, способных достойно повести себя в обстановке опасности. Гораздо меньше таких, для которых при этом далеко не самое важное, как оно будет выглядеть со стороны. Казаков показал себя именно таким человеком. Профессиональное в случаях, подобных рассказанному, неразрывно переплетается с этическим. И когда Александр Иванович Казаков первым из выпускников Школы получил звание Героя Советского Союза, это было большой радостью для всех его товарищей, коллег и учителей.
А Дмитрий Васильевич Зюзин пришёл в Школу уже Героем: в годы войны имя этого истребителя было хорошо известно на Черноморье. С точки зрения так называемой «карьеры», он стоял, как говорится, на вполне твёрдых рельсах. Но размеренное продвижение по чинам, должностям и званиям не привлекало Зюзина. Его потянуло на новое творческое дело — лётные испытания. В Школе он успевал отлично — и в аудитории и в воздухе. Помню, как я попробовал выпустить его, «закоренелого» истребителя, без провозных, с одного ознакомительного полёта, на двухмоторном транспортном самолёте. И этот эксперимент удался как нельзя лучше. Зюзин вылетел безукоризненно, ещё раз подтвердив моё стародавнее убеждение, что нет «прирождённых» истребителей, бомбардировщиков или штурмовиков, а есть… хорошие и плохие лётчики. В дальнейшем Дмитрий Васильевич хорошо поработал на испытаниях опытных самолётов в конструкторском бюро А.Н. Туполева. И, кроме всего прочего, именно он оказался едва ли не первым советским лётчиком-испытателем, взявшимся за перо: его содержательная и интересно написанная книга «Испытание скоростью» получила признание читателей и быстро исчезла с полок книжных магазинов.
Бывший во время войны штурмовиком Леонид Иванович Миненко стал после окончания Школы испытателем сверхзвуковых истребителей и нашёл себя в этом амплуа настолько, что всего через несколько лет встал во главе сильного коллектива лётчиков-испытателей одного из крупнейших авиационных заводов.
А бывший пикировщик Валентин Михайлович Волков быстро завоевал ведущее положение в конструкторском бюро универсального профиля, выпускавшего и бомбардировщики, и истребители, и учебно-тренировочные самолёты. Так что драгоценное свойство испытателя — универсальность — оказалось нужным Валентину Михайловичу не для одной лишь «общей эрудиции», а для каждодневной, текущей работы.
Хороший, удачный был первый выпуск Школы!
Впрочем, не слабее оказались и последующие.
Они дали нам таких выдающихся лётчиков-испытателей, как А.П. Богородский, В.П. Васин, О.В. Гудков, В.С. Ильюшин, А.С. Липко, Г.К. Мосолов, В.А. Нефёдов, В.П. Смирнов, А.Г. Федотов, Ю.А. Шевяков, А.А. Щербаков, — не перечтёшь их всех, искусных, в совершенстве знающих своё дело, талантливых, культурных, смелых испытателей.
Трудно было бы назвать лучшего из них!
Говорю это в условной форме «бы», так как глубоко убеждён, что даже ставить подобную задачу всерьёз совершенно бессмысленно. Правда, в некоторых газетных статьях и очерках делались попытки навесить то на одного, то на другого представителя нашей профессии ярлык «Лётчика № 1» или «Самого главного лётчика».
Увы, на самой деле таковых в природе нет. Нет по той простой причине, что невозможно «пронумеровать» представителей любой сколько-нибудь творческой профессии. Нельзя определить, кто был «лучше»: актриса Савина или актриса Ермолова, юрист Плевако или юрист Карабчевский, полководец Толбухин или полководец Ватутин (я намеренно выбираю примеры среди замечательных людей, давно уже не здравствующих, дабы избежать опасности вынужденно отвлечься в сторону обсуждения самих примеров).
«Самый главный лётчик», если уж заниматься его поисками, — фигура… синтетическая. Его можно создать, объединив технику пилотирования одного, осторожное мужество другого, техническую культуру третьего, железное здоровье четвёртого…
Кстати, мне довелось как-то наблюдать реакцию одного из лётчиков, которого не в меру восторженные поклонники в глаза титуловали пресловутым «первым номером».
Он поморщился.
* * *
Бесконечна цепь воспоминаний. Одно тянет за собой второе, за вторым всплывает в памяти третье — и так без конца.
Но всего пережитого за десятки лет в авиации не вспомнишь и тем более не расскажешь.
Надо где-то ставить точку.
Когда человек берётся за перо, он всегда делает это с какой-то определённой целью. Была такая цель, конечно, и у автора этих записок.
Мне хотелось удержать в памяти людей неповторимые в истории авиации события, свидетелем которых мне посчастливилось быть.
Хотелось рассказать о подлинной, внутренней сущности профессии лётчика-испытателя. Профессии, которая при всей своей кажущейся (судя хотя бы по частоте её упоминания в печати) популярности мало кому по-настоящему известна во всей своей глубине, сложности, творческой содержательности.
Ещё больше мне хотелось рассказать о людях этой профессии — незаурядных, замечательных людях, многих из которых мне довелось близко знать и почти ежедневно видеть «в деле». И, говоря о них, тоже попытаться выправить традиционно неправильные акценты — вернуть на свои места главное и второстепенное в их облике.
И ещё один, особый, долг чувствовал я за собой: вспомнить тех наших товарищей, которые не пожалели ради прогресса любимого дела своей жизни! (Помните, как в воинской присяге нашей армии: «…ни самой жизни»?)
Я написал о том, что видел.
Разумеется, наивно было бы ожидать от меня бестрепетно-объективистского рассказа о родных мне людях — лётчиках, механиках, инженерах, учёных, — среди которых я прожил большую и, наверное, самую счастливую часть своей жизни.
И тем не менее, излагая факты, я нигде не отступал (по крайней мере, намеренно) от истины.
Я начал эти записки с того, что все рассказанное в них — правда.
Этими же словами мне хочется и закончить книгу.
Примечания
1
то есть разговаривать на служебные темы. — М.Г.
2
Дачи (от слова «давать») — резкие, чётко дозированные отклонения рулей. По тому, как самолёт реагирует на эти отклонения, судят о его управляемости
