Остатки веревок он разрезал ножом, как-то расстегнул железные браслеты на руках и ногах, и, как только они упали, огонь внутри шевельнулся, почуяв свободу.
– А если я еще хуже, чем он? – отчаянно начал Генри. – Если я не смогу удержаться и начну убивать?
– Значит, я в вас ошибался. Идите и найдите Сердце, Генри. – Олдус поднял на него взгляд. – Другой надежды у нас нет.
Генри открыл рот, чтобы ответить, но только тяжело сглотнул и повернулся к окну. Дым валил в небо все гуще. Теперь Освальду не надо тратить время и бросать факелы в каждый дом. Твари сожгут все дотла по одному его слову.
– Как Сивард победил разрушителя? – глухо спросил он.
– Никто не знает. Нигде нет описаний их битвы, но после смерти Сиварда новых пожаров не было, так что все решили, что он успел убить своего врага.
Генри с силой втянул воздух, пытаясь успокоиться, – и вдруг получилось.
– Если они узнают, что вы меня отпустили, перестанут вам подчиняться. Вы можете позвать на помощь? Потом я вас ударю, как будто сбежал. Вот только… Они же не поверят, что я сам освободился от веревок.
Олдус усмехнулся краем губ:
– Они вас так боятся, что, если б я сказал им, что вы взлетели, пробив потолок, они бы и то поверили. Заберите свои вещи, Генри. Нам с вами пора спасать королевство.
Генри встал, едва разгибая затекшие ноги, сгреб со стола свои вещи – и замер.
– Освальд сказал, вы убили моего отца.
Олдус хмыкнул:
– Когда мы окружали ваш дом, ваш отец кричал, что вы пытаетесь его убить, но потом крики оборвались, и к тому времени, как мы ворвались внутрь, там было пусто. Следы вашего отца вели в лес, но никто за ним не пошел – надо было искать вас. Отыщете его, когда все закончится. Можно мне тоже вопрос? Пал говорил, у вас в деревне хранилось два секрета. Один – это вы. А вот второй… Пал сказал, жители и сами не имеют о нем представления. Вы знаете второй секрет?
– Я даже не знаю, о чем вы.
– Ладно. Пора нам повторить выдумку вашего отца. – Олдус прерывисто вздохнул, набрал в легкие побольше воздуха и закричал так, что Генри едва не зажал уши: – О нет! Помогите! Он меня убьет!
Генри сжал кулак и двинул ему в челюсть – Олдус отлетел, а Генри распахнул окно, перепрыгнул через подоконник и бросился по улице. После дождя дышалось легко, воздух был прохладный и свежий, и огонь говорил ему: «Ну вот, мы снова вместе, только ты и я».
Глава 12
Олень и роза
Дым надвигался с севера, заволакивал небо, горьким привкусом оседал на губах. Люди выбегали из домов с охапками вещей, сталкивались, пытались что-то сказать друг другу и мчались дальше, обрывая себя на полуслове. В глазах у всех было одно и то же: мертвый, безнадежный страх, как у раненого зверя, который знает, что его добьют.
На Генри не обращали внимания – бегущий сломя голову человек никого сейчас не удивлял, – и он метался по бесконечному переплетению улиц и площадей: должен же этот город когда-нибудь кончиться. Но за каждым поворотом возникала новая улица, дома сжимались вокруг все плотнее, и наконец Генри споткнулся о булыжник, растянулся во весь рост да так и остался лежать. Он не мог встать, огонь вытягивал силы, будто пытался выгнать его из собственного тела, забрать это тело себе раз и навсегда.
Когда раздался голос, Генри даже не двинулся, продолжая тупо смотреть на истертые камни мостовой.
– Выйдите из домов, поднимите руки вверх и ждите своей очереди. Когда к вам подойдут, выпейте предложенный напиток и скажите: «Клянусь добровольно служить Освальду» – или умрете.
На этот раз в голосе Освальда не было фальшивой мягкости – он не уговаривал, он приказывал. Слова раскатились по улицам, многократно усиленные, наверное, тем самым волшебным рогом, но их почти заглушил грохот, и, вяло повернув голову, Генри увидел: все вокруг замерли и подняли руки, выронив все, что прижимали к себе. Генри закрыл глаза – чья-то нога стояла слишком близко, и все, чего ему хотелось, – сорвать перчатку и вцепиться в эту ногу. Если Олдус думал, что с этим можно бороться, он просто глупец.
Но ведь он говорил еще что-то, полезное, что-то такое, о чем Генри собирался подумать позже. Он зажмурился, вспоминая, и на этот раз память не подвела. «Вы не пробовали изучить свой дар? Может, вы разные предметы уничтожаете по-разному?» Думать об этом, бессильно лежа на мостовой, было не самой удачной идеей, но Генри ухватился за нее, заморгал быстрее, отгоняя пляшущие перед глазами сполохи. Земля вокруг была усыпана мусором и оброненными кем-то вещами, и он приподнялся на локтях. Плохой план лучше никакого, да и что ему терять?
Генри снял одну перчатку и бережно, сдерживаясь, накрыл рукой камень. Тот привычно рассыпался в пепел, и Генри прополз пару шагов вперед и прикоснулся к лежавшему на мостовой цветку. Ничего нового: цветок мгновенно обуглился. Генри двинулся дальше, накрывая ладонью все, что попадалось на пути. Кусок смятой бумаги. Еще один камень. Огрызок груши. Сухой лист. Лоскут ткани. От любой вещи после встречи с его рукой оставалось одно: горстка пепла, но Генри упрямо продолжал искать, огибая ноги застывших на месте людей. А им, наверное, казалось, что ползти по земле в такое утро – вполне нормально.
Потом ползти стало некуда: перед ним было каменное заграждение высотой по колено. Генри забрался на него, морщась от слабости, и посмотрел вверх. Эта низкая стена огораживала что-то странное: дерево из светлого камня, усыпанное каменными же цветами, каждый – с отверстием посередине.
Сооружение отличалось такой тонкой работой, а камень был такой блеклый и растрескавшийся, что сразу становилось ясно: дерево создано еще до потери Сердца. В тесном, приземистом и явно небогатом городе это была первая красивая вещь, какая попалась Генри на глаза.
Он огляделся и понял: дерево стояло посреди небольшой площади, и сейчас по ближайшей улице сюда двигались люди в черных доспехах. Они подходили к каждому застывшему посреди улицы человеку, тот бормотал что-то, ему предлагали выпить из фляжки и выдавали кожаные доспехи – их вез на тележке один из воинов Освальда. Генри вяло подумал, что теперь уже обходятся без кубков, речей и монет: все и так сразу сдаются, все и так слышали, что случилось в других деревнях. Теперь горел уже не один квартал – столбы дыма тянулись с разных сторон, сталкивались в воздухе. До Генри никому на площади дела не было, он опять повернулся к дереву – и заметил крупную надпись, выбитую на ограждении. Было в ней что-то смутно знакомое.
«Фонтан «Древо жизни». Поставлен мастером Дж. Р. под окнами своей любимой М. А.».
