Что касается до нас, у меня, конечно, есть известия, которые были бы для вас интересны. Но так трудно говорить, когда ты не рядом… Так что я откладываю подробности до нашей встречи. Толбухин все еще с нами. Он очень привязался к Анне, может быть, и она в конце концов почувствует к нему достаточно привязанности, чтобы решиться выйти за него замуж. Но эта минута еще не подошла*. Другие дети благополучны, и те, что в институте, и те, что дома. Мы наконец-то обрели гувернантку, которая нам очень нравится… Жена предполагает сама написать вам*. И потому мне остается только поцеловать ваши дорогие ручки.
Чаадаеву П. Я., 13 апреля 1847*
133. П. Я. ЧААДАЕВУ 13 апреля 1847 г. Петербург
St-Pétersbourg. Ce 13 avril 1847
Me voilà donc enfin en possession, cher Monsieur Чадаев, du beau cadeau que votre amitié a bien voulu me faire. J’en ai été flatté et touché plus que je ne puis vous le dire. En effet, moi qui ne m’attendais qu’à une modeste lithographie, je vous laisse à penser avec quelle reconnaissante surprise j’ai reçu quelque chose d’aussi complètement satisfaisant et d’aussi obligeamment personnel que le beau portrait* que vous m’avez envoyé… Je suis, pour parler la langue du pays, comme un homme qui ne s’attendait qu’à un simple Stanislas et qui se voit décoré d’une Ste-Anne au cou, en diamants… Encore une fois, agréez en mes plus sincères remerciements. Le portrait est très bien, très ressemblant et d’une ressemblance qui fait grand honneur à l’intelligence du peintre. Cette ressemblance est assez frappante pour m’avoir suggéré la réflexion qu’il y a certains types humains qui sont comme les médailles de l’humanité: tant ils paraissent avoir été frappés avec soin et intelligence par le Grand Artiste et tant ils se distinguent du type ordinaire de la monnaie courante.
Votre portrait, cher Monsieur et ami, ne m’aurait rien laissé à désirer, s’il avait pu me donner tous les renseignements que j’aimerais à avoir sur vous, sur l’état actuel de votre santé, en un mot, sur tout ce qui a rapport à votre personne physique et morale. Que serait-ce, si dans un de vos moments de loisir vous lui veniez en aide, et le mettiez à même de m’apprendre sur vous tout ce que me laisse ignorer son silence obligé… en dépit de sa ressemblance.
Les dernières nouvelles que nous avons eues de vous, nous ont été, si je ne me trompe, apportées par Popoff* à son retour de Moscou, et elles étaient loin d’être aussi satisfaisantes que je les eusse désirées… quant à ce qui concerne votre santé… Est-ce que vous ne vous décideriez donc pas d’entreprendre l’été prochain quelque chose de plus éfficace que tout ce que vous avez fait jusqu’à présent pour cet objet? Et pourquoi, par exemple, ne songeriez-vous pas sérieusement à essayer des eaux de l’Allemagne au retour de la belle saison, si tant est que la belle saison songe cette année à revenir parmi nous?.. Je suis convaincu que dans la disposition de santé où vous êtes, le voyage en lui-même, c’est-à-dire un déplacement physique et moral, serait déjà un bon commencement de cure, et ferait peut-être à lui seul tous les frais de la guérison… Pensez-y, cher Monsieur Чадаев, et faites un généreux effort dans l’intérêt de la plus belle des causes, qui est celle de la santé.
Maintenant, après vous avoir parlé de l’essentiel, j’aimerais bien vous parler à loisir de quelques-unes de nos préoccupations littéraires et autres de l’hiver dernier, telles que les lettres de Gogol*, votre Сборник-monstre de Moscou*, etc.; mais, hélas, on cause mal à six cents verstes de distance, et quoiqu’on en dise la causerie épistolaire est une chose presque aussi fatigante qu’une partie d’échecs par lettres… J’ai, d’ailleurs, l’espoir, que d’une manière ou d’autre, nous nous verrons dans le courant de l’été prochain, et c’est pourquoi je vous prie de considérer cette lettre comme le reçu du beau cadeau que vous m’avez fait, bien plus que comme une expression tant soit peu complète de l’amitié et de l’affection de votre tout dévoué T. Tutchef.
Перевод
С.-Петербург. 13 апреля 1847
Наконец-то, любезный Чаадаев, в моих руках прекрасный подарок, вручаемый мне вашей дружбой. Я был польщен и тронут более, чем могу то выразить. В самом деле, я мог ждать только скромной литографии; судите же, с каким признательным удивлением я получил от вас прекрасный портрет*, столь удовлетворяющий всем желаниям и обращенный… столь обязательно именно ко мне… Говоря по-здешнему, я уподобился человеку, ожидавшему простого Станислава и вдруг увидевшему себя украшенным Анной на шее с бриллиантами… Еще раз примите выражения моей сердечнейшей благодарности. Портрет очень хорош, очень похож, и притом это сходство такого рода, что делает великую честь уму художника. Это поразительное сходство навело меня на мысль, что есть такие типы людей, которые словно медали среди человечества: настолько они кажутся делом рук и вдохновения Великого Художника и настолько отличаются от обычных образцов ходячей монеты.
Ваш портрет, любезнейший друг мой, вполне удовлетворил бы всем моим желаниям, если бы вдобавок мог сообщить мне сведения, которые я желал бы иметь о вас, — о теперешнем состоянии вашего здоровья и вообще обо всем, что имеет отношение к вашему телесному и духовному существу. Почему бы вам в один из свободных часов не прийти к нему на помощь и не дать мне возможность узнать о вас все, что скрыто от меня его вынужденным безмолвием… несмотря на все его сходство?
Последние известия о вас, если не ошибаюсь, были нам доставлены Поповым* при его возвращении в Москву и оказались далеко не так удовлетворительны, как я бы того желал, по крайней мере в отношении вашего здоровья… Не решитесь ли вы предпринять наступающим летом что-нибудь более существенное, нежели все, что делали до сих пор в этом направлении? Почему, например, серьезно не подумаете вы о том, чтобы с возвращением хорошей погоды испробовать немецкие воды, если только хорошая погода в этом году намерена возвратиться к нам?.. Я убежден, что при вашем состоянии здоровья путешествие, то есть просто перемена места и настроения, было бы добрым началом поправки и, может быть, само по себе послужило бы уже исцелением. Подумайте об этом, любезный Чаадаев, и сделайте мужественное усилие во имя лучшего из благ — здоровья.
Теперь, сказавши все существенное, я охотно поболтал бы с вами вволю о литературных и других наших занятиях прошедшей зимы, каковы «Переписка» Гоголя*, ваш огромный «Московский сборник»* и т. п., но увы! трудно беседовать на расстоянии шестьсот верст, и что бы там ни говорили, а письменная беседа утомляет почти так же, как партия в шахматы по переписке… К тому же у меня есть надежда, что так или иначе мы свидимся в продолжение этого лета, вот почему прошу вас смотреть на это письмо более как на свидетельство о получении сделанного вами прекрасного подарка, чем как на выражение, хотя бы и не полное, дружественных чувств и неизменной любви преданного вам Ф. Тютчева.
Тютчевой Е. Л., 19 апреля 1847*
134. Е. Л. ТЮТЧЕВОЙ 19 апреля 1847 г. Петербург
19 апреля 1847
Рукой Тютчева:
Любезнейшая маминька. Вы получите эти строки в горестный — несказанно грустный для нас день*. Я хотел, чтобы вы наверное знали, что в этот день я весь с вами духом, мыслью и молитвою. Да подкрепит вас Господь Бог и утешит… Чрезвычайно тяжела для меня ваша горесть. Но… слов для этого нет.
Я надеюсь скоро с вами увидеться. Простите. Бог с вами. Целую ваши ручки. Ф. Тютчев
Рукой Эрн. Ф. Тютчевой:
Je veux aussi ajouter quelques mots à ceux de Théodore, chère maman, et vous dire combien je penserai plus particulièrement à vous le 23. Je prie Dieu qu’Il vous soutienne et qu’Il vous donne le courage de détourner vos pensées du triste objet qui les occupe si exclusivement. Nous espérons bien certainement nous revoir à la fin du mois prochain; les petits enfants se réjouissent beaucoup de cette perspective. Jean a eu aujourd’hui sa première dent!! Le cher petit se porte bien et promet de devenir bien gentil. Je me réjouis beaucoup de vous le présenter. Le cousin Constantin* nous quittera mardi; il compte ne s’arrêter qu’un jour à Moscou. Mille grâces, chère maman, pour votre lettre russe que j’ai lue toute seule et très bien comprise.
Je vous baise tendrement les mains et je vous prie d’aimer votre bien affectueuse fille E. Tutcheff.
Перевод
Рукой Эрн. Ф. Тютчевой:
Я тоже хочу добавить несколько слов к письму Теодора, любезная маминька, и сказать, что я особенно буду думать о вас 23-го. Молю Бога о том, чтобы Он укрепил вас и дал мужество отойти мыслями от печального предмета, всецело занимающего вас. Мы очень надеемся увидеться с вами в конце следующего месяца, младшие дети заранее очень радуются этой встрече. У Ивана сегодня прорезался первый зуб!! Милый малыш благополучен и обещает быть очень славным. Я буду очень рада показать его вам. Кузен Константин* уедет от нас во вторник, он предполагает остановиться в Москве всего на один день. Премного благодарна, любезная маминька, за ваше русское письмо, я читала его сама и все хорошо поняла.
Нежно целую ваши ручки и прошу любить вашу преданную дочь Э. Тютчеву.
Тютчевой Эрн. Ф., 19 июня/1 июля 1847*
135. Эрн. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 19 июня/1 июля 1847 г. Петербург
Ce jeudi. 19 juin/1 juillet 1847
Дача Строгановых
Casa Colobiano
Ma chatte chérie, j’ai reçu avant-hier votre lettre de Réval qui m’a fait grand plaisir, mais cela ne me suffit pas. J’ai besoin de vous savoir à Hapsal ayant déjà franchi les problématiques cent verstes de distance qui vous en séparaient*. Je veux aussi connaître dans leur naïve sincérité les premières impressions que ce lieu de plaisance aura produit sur vous. Ainsi donc la physionomie allemande de Réval vous a donné à penser et il n’a pas fallu moins qu’une barbe de cocher russe pour vous rassurer.
L’excellente Princesse* à qui j’ai fait part de cette impression en a ri, sans trop savoir, comment se l’expliquer.
Maintenant vous voilà depuis plusieurs jours à Hapsal, et il me tarde d’apprendre quels sont les souvenirs que cet endroit-là réveillera en vous…
Mais si je pense toujours à vous avec la même sollicitude, l’idée de vous savoir hors de ma portée, me met du calme dans l’esprit, et je suis tenté de vous appliquer le mot qu’une amie de madame de Staël a dit, en apprenant qu’elle venait d’accoucher d’une fille: «La pauvre petite, la voilà au moins tranquille maintenant».
