Эскортный авианосец «Trumpeter» получит одну в борт, с затоплениями справится, сохранив и достаточный ход. Во всяком случае, те восемь узлов, которые сейчас поддерживало соединение будучи «в тягости» из-ва тяжёлого положения «Малайи».
* * *
К концу этого долгого дня HMS «Malaya» окончательно сдаст. Корабль тяжело управлялся, практически не реагируя на рули, шатаясь на курсе точно пьяный (по всей видимости и здесь не обошлось без серьёзных разрушений от гидравлического удара).
Одну из двух работающих валолиний придётся заглушить из-за возникшей вибрации, настолько сильной, что та разбила дейдвудные подшипники, начав корёжить обшивку в корме, открыв дополнительный доступ к фильтрации забортной воды.
А вскоре машины последнего рабочего эшелона окончательно выйдут из строя.
Команда с неослабевающим упорством сосредоточится исключительно на борьбе за живучесть, не без труда справляясь с непрекращающимся протечками и затоплениями. Не справляясь. Будь бы море чуть поспокойней…
Адмирал Мур поднимется на мостик, свяжется с Бонэм-Картером, долго будет слушать подробный перечень проблем, только мрачнея, потенциально принимая уже и эту жертву: «колониальный»* линкор и без того доживал свои последние месяцы, и даже если он добредёт или его дотащат до базы — всё равно ему под списание. Ремонт корабля 1914 года постройки, не имеет экономического смысла.
Старый дредноут, несомненно, тонул.
Поняв бесполезность дальнейшей борьбы, командующий примет на себя и эту ответственность, санкционируя оставление корабля. Отдаст трубку вахтенному офицеру и молча уйдёт к себе.
* HMS «Mafaya» назван в честь федеративных малайских государств, оплативших его постройку.
Эсминцы оставались подле умирающего линкора, медленно и неотвратимо вбирающего воду. Команда высыпала на верхнюю палубу, дисциплинировано ожидая место в спасательных плотиках и шлюпках, спускаясь по штормтрапам, свешенным с бортов сеткам, кто-то уже барахтался.
Через сорок минут оставленный экипажем, бурля исходящим из каких-то закрытых отсеков воздухом, а в конце точно испустив дух, ветеран Ютландского сражения завершит свою биографию, уйдя на дно.
Непоспешными выводами
Простёршаяся масса океанской воды, размазанные походным, конвойным порядком волочащие пенные дорожки корабли… — иллюстрация, в немалой степени ставшая метафоричной для реалий охватившей не один континент мировой войны.
И если продолжать в том же духе сравнительных образов:…только на следующее утро, когда на горизонте, из-за мглы, кроваво окрасив серые надстройки, проглянет солнце…
Не было там того солнца — северного, короткоживущего, по рассветному скупого. Картина близ «норвежского узла»: угрюмое, перепаханное сильной волной море, угрюмое нависшими тучами небо и угрюмые силуэты кораблей.
Только на следующее утро 27 ноября Лондон официально признает бесперспективность продолжения операции.
Соединение к тому времени пройдёт уже десятки миль обратным маршрутом.
Первый морской лорд адмирал Каннингем отдавал себе отчёт, во что выльется провальная неудача флота.
'Мур отвечает перед Адмиралтейством, Адмиралтейство перед премьер-министром Черчиллем. Черчилль перед нацией…
Каннингем сам неоднократно повторявший: «Флоту на постройку нового корабля требуется три года и… 300 лет, чтобы создать новую традицию», сейчас, в сложившихся обстоятельствах, если верить всему тому о чём докладывал адмирал Мур с места событий, не видел позитивных, не то чтобы решений, возможностей!
Черчилль же был взбешён! Всем! Военным поражением, тем, что его поставили в известность, когда все приказы на сворачивание операции и отвод сил уже были отданы. В конце концов, тем, что ему пришлось подняться в столь ранний, неурочный для него час. И даже тогда бы он, возможно, отписался дистанционно: гневными директивами, или выразив своё крайнее неудовольствие в телефонном разговоре. Если бы у него не лежали на столе доставленные курьером данные «с моря», по докладу «проштрафившегося адмирала», с указанием на один чрезвычайный факт.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Что должны были подумать в штабе флота, изначально, когда в своём предварительном сообщении Мур доложил лишь о том, что вынужден повернуть обратно, выставив счёт новых потерь? Исходя из позиционной логики (не на пустом же месте) напрашивалось самое очевидное: противник — русские — в полной мере воспользовался преимуществом близости своих баз, «отработав» воздушным налётом береговой авиации, или же результативной торпедной атакой советской «волчьей стаи». Не исключив комбинированные действия с участием и надводных кораблей. Командующий британским экспедиционным соединением адмирал Генри Рутвен Мур второй очередью утверждал и категорично настаивал: Удар был один: Удар был невероятной мощи! Описуя исходящие из визуальной оценки его параметры. И последствия.
Столь «гигантские оценку» — мощный взрыв той высоты и объёма, каким его «нарисовал» в своём докладе сэр Генри, в Адмиралтействе сочли ошибочным перебором. Потому что не поддавалось разумению. Потому что по факту этому попросту не имелось известных аналогов. Несомненно, среди штабных офицеров рождали вопросы и идеи, какой бы всплеск воды вызвала, например, сброшенная в море британская пятитонная «Толлбой»? Или ещё более мощная «Grand Slam»*? Одна из высказанных оригинальных версий, вполне имевшая право на жизнь, что это и вовсе была начинённая взрывчаткой советская субмарина-смертник, незаметно проникшая в ордер. Мало кто, если не вообще — никто, даже из высшего командного звена военно-морского флота Великобритании имел доступ к секретной информации по «проекту Манхеттен». Осуществлявшемуся где-то там на другом континенте через Атлантику.
Глава правительства Уинстон Черчилль был в курсе. О концепции сверхбомбы. Для него мрачная загадка боя — «что применили русские?» была в какой-то мере допустимой образной догадкой (в теоретических суждениях ведущих разработку учёных). И всё равно, не имея представления об эквивалентах — скорей словестной абстракцией. Наверное, это надо было увидеть, чтобы понять масштаб.
Вместе с тем факты говорили о какой-то неоднозначности, и чтобы делать хоть какие-то выводы, надо было получить больше этих фактов. Мастистая фигура премьер-министра объявится в Адмиралтействе.
— Сделали всё что могли, — твёрдым голосом далеко не подытожит Каннингем, когда они останутся одни в кабинете.
— Всё что сочли необходимым, но не всё что могли. И не всё что были обязаны, — получив то зачем пришёл — информацию, более детальную и полную, Черчилль сидел, давя тяжёлым неизменно мрачным из-за обрюзглости лица взглядом, — два линкора. VII что с того, что уже старых? Нам придётся признать потерю кораблей. В официальном коммюнике. Придётся…
Сэр Уинстон достанет сигару, не найдя на столе начальника военно-морского штаба необходимых приборов — гильотину, пепельницу, обойдётся подручным, задымит, будто подобрев:
— Придётся эту плохую весть «зарыть» чередой хороших…
— Ду нас есть хорошие? — Каннингем бросит короткий взгляд: судя по плотно сжатым губам политика — с хорошими новостями не особо.
—…удовлетворившись тем, что русские ещё не скоро будут способны вывести свою тяжёлую эскадру в море, — доведёт тот мысль.
Адмирал лишь пожмёт плечами, произнеся про себя: «Советский флот при нынешних обстоятельствах в любом случае не сможет противостоять британскому и уж тем более бесспорно доминирующему сейчас американскому», Черчилль же заговорит о последствиях. Политических, репутационных. О высоких ставках. Каннингем догадается, что тот знает нечто большее о «супербомбе русских»*. В конце всё же дождавшись откровений.
— Силами наших и американских учёных на территории США проводятся исследования в сфере создания сверхмощных зарядов. Я не очень разбираюсь в физических принципах, да и ни к чему об этом распространяться, но если похожие разработки есть у большевиков… это плохо. Очень.
