— Почему бы не позвать на помощь карьенский конклав магов, если уж они все там такие умные? Может быть, магистры что-нибудь придумают сообща?
— Я порой задавался таким же вопросом, малыш. Но поверь мне, я знавал достаточно магистров в свое время. Они не будут выдворять морфов. Наоборот, они приложат все силы, чтобы морфы достались им… скажем, как объект для исследования. Как оружие, в конце концов.
— Ну и пусть, — брякнула я, — лишь бы взаперти сидели и тебя не достали.
— Но кто-нибудь их все равно выпустит, это не более чем дело времени, — веско заметил Шерхем, — ты же выпустила эльфика?
— Я думала…
— Вот и кто-нибудь еще что-нибудь подумает. В общем, это дело нас двоих — меня и Арниса. Круг замыкается на нас, мы положили начало этому, мы и завершим. Теперь, когда они снова вдвоем, это будет даже проще. А твое дело — позаботиться о Гверфине, пока мы будем отсутствовать.
Я скривилась.
— Вот уж не скажешь, что о нем нужно заботиться. Он выглядит достаточно взрослым. Или он сам просил, чтобы я с ним осталась?
— Я не знал, что он настолько тебе неприятен, — лекарь с любопытством смотрел на меня, этакий силуэт черного ворона в светлом проеме окна. Он тихо попросил:
— Будь с ним терпима, насколько это вообще возможно. Это самое ценное, что было и есть у Арниса Штойца. Если бы у меня были дети, то они стали бы моим самым главным сокровищем.
— Угу, — я кивнула, — хорошо, пусть так. Я должна буду охранять Гверфина?
Шерхем пожал плечами, глядя куда-то сквозь меня.
— Наверное. Не знаю. Постарайся сделать так, чтобы с мальчиком ничего не стряслось.
— Не с моим везением, — я многозначительно усмехнулась, — забыл, что ли, кем меня сделал?
— Ты можешь мыслить как человек, а значит — все еще человек.
Я хихикнула и принялась рассматривать свои когти, появившиеся на месте милых розовых ноготков. Виаро молчал, прислонившись спиной к арке окна, я чувствовала на себе его внимательный взгляд, теплый и участливый взгляд, от которого хотелось взвыть. Охр, ведь так не смотрят на умертвия. Не должны, это неправильно…
— Ты думаешь, что во мне еще много от человека, — наконец выдавила я, давясь каждым словом, — но ты даже представить себе не можешь, что я такое. Даже в эту самую минуту, когда мы с тобой просто беседуем, я чувствую, как вкусно ты пахнешь, слышу, как бьется живое сердце. А больше всего мне хочется выпить твое живое тепло, которого во мне больше нет. Не кажется ли тебе, что я не самая лучшая компания для Гверфина?
Короткое пожатие плечами.
— Возможно. Но сейчас у нас нет времени искать кого-то другого, и уж тем более нет возможности отправлять Гверфина обратно в Карьен, потому что… — Шерхем запнулся, взглянул на меня растерянно, — потому что, как мне кажется, если мы уйдем, то замок станет неинтересен морфам.
Я вздохнула, зябко обхватила себя руками за плечи.
— Ладно, Шерхем. Я так понимаю, что вы с Арнисом уже все решили… Ну, так тому и быть. Я сделаю все, чтобы Гверфин уцелел. Доволен?
— Доволен, — господин Виаро медленно отлепился от окна, — я, в свою очередь, обещаю, что как только морфы окажутся вне этой сферы, я лично отвезу тебя к эльфам и сделаю все, чтобы они вернули тебя к жизни.
Он сказал это совершенно серьезно, но… В глазах стояло все то же беспомощное выражение, как у коровы на бойне. У меня в носу подозрительно защипало.
— Не надо так много обещать, господин лекарь. Я вполне освоилась и, как мне кажется, когда-нибудь и сама доберусь к нашим светлым соседям.
— Я всегда знал, что когда-нибудь ты это скажешь, — он растерялся окончательно.
А у меня в душе разлилось такое непомерно огромное море жалости к этому загнанному в угол человеку, что, пискнув нечто маловразумительное, я подалась вперед и, обхватив Шерхема за шею, крепко прижала его к себе. Мысли словно сошли с ума и пустились вскачь как табун диких лошадей, в голове теснились тысячи ненужных и бестолковых слов, говорить которые уже не было смысла. Я продолжала прижиматься щекой к колючей щеке лекаря, я блаженствовала в вихре живого тепла и мысленно молила Хайо, чтобы тот позволил мне отнять у этого человека хотя бы толику его страданий. Я бы впитывала их как губка, мне совсем не трудно носить это в себе, а он… тогда бы он, наконец, улыбнулся, перестал злиться на весь подлунный мир, и, возможно, стал бы тем лекарем из Тальи, которым был пятнадцать лет назад.
— Малыш, — глухо пробормотал он, — малыш, не надо. Все будет хорошо. Я думаю, что обязательно вернусь, правда.
На самом деле, конечно же, он так не думал. Понимал, что шансов вернуться — один из ста.
— А потом, когда все утрясется, ты снова заживешь так как раньше, — продолжал вдохновенно лгать господин Виаро, — вернешься к родителям и, если Хайо будет милосерден, забудешь обо мне…
Тут я поняла, что он мягко, очень деликатно пытается освободиться. Я скосила глаза — ну конечно! В дверях изваянием застыл Гверфин, взъерошенный, красный как рак, и, что было очевидно, он совершенно не собирался исчезать.
Я хмыкнула и сделала шаг назад, но, все еще не отпуская взгляда лекаря, тихо сказала:
— Я тебя не забуду, и Хайо тут вообще не при чем.
Развернувшись на каблуках, Гверфин нарочито громко затопал прочь, а Шерхем поник и укоризненно сказал:
— Ну, вот видишь… все получается не так, как надо. Пожалуйста, присмотри за парнем. Можешь считать, что это моя последняя просьба.
***
Вечер получился скомканным как платочек истеричной девицы или черновик неудавшегося стихотворения. За ужином Гверфин сидел надутый, на меня старался не смотреть, и на лекаря, впрочем, тоже. Все его поведение весьма прозрачно намекало на то, что тот «чмок» в щеку — это было не просто так, и не прощание избалованного в карьенской академии отпрыска. Я смущалась и откровенно не знала, что делать, потому что, во-первых, таких отношений с юношами у меня еще не было (а что удивительного? С моей-то комплекцией?), и во-вторых, как раз-таки этих отношений я не искала. По крайней мере с Гверфином, который всегда казался мне чем-то вроде младшего брата или приятеля, а тут взял — да и поломал соломенный домик нашей дружбы.
В обеденном зале было темно и мрачно, где-то во дворе надрывно подвывала собака, зомби с застывшими улыбками разносили блюда, время от времени появлялся Шпарс — исключительно, чтобы в очередной раз осведомиться, а не нужно ли чего благородным господам. Шерхем уныло ковырялся в тарелке, почти ничего не ел и задумчиво поглядывал в мою сторону. Арнис Штойц барабанил по столу пальцами, как будто исполнял на клавесине сложную фугу и единственным, на кого он вообще смотрел, был Гверфин. В общем, из всех присутствующих только я и отдала должное ужину, но исключительно из желания согреться. Ведь желающих согревать меня ночью, само собой, не найдется — кому нужно когтистое и прохладное умертвие под боком?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
