Первым из-за стола поднялся Штойц, с грохотом отодвинул стул и кивнул Шерхему. Тот спокойно отставил кушанье и покорно, не оглядываясь, поплелся за некромантом. Гверфин, бросив на меня испуганный взгляд, тоже вскочил и заторопился прочь. Я не стала его догонять, осталась за столом в одиночестве. Стоило, конечно, поговорить с пареньком и убедить его в том, что я не могу стать дамой его сердца, но… как-нибудь в другой раз, когда вернется из опасной вылазки Штойц, и Шерхем будет сидеть в кресле, вытянув ноги к камину и прикрыв глаза… Уже не преступник, не изгнанник — а просто человек, заслуживший несколько лет просто спокойной жизни.
Я вздохнула. Картина, промелькнувшая перед мысленным взором, была исполнена тихого счастья. О таком мечтают, да. Но если оно и приходит, мало кому дано долго жить в его розово-ватных объятиях.
За окнами быстро темнело, на каменный пол багровыми осколками стелилось отражение огня, пляшущего в камине. Пахло… ароматным мылом, некромант любил себя побаловать и покупал только самое лучшее, прямехонько из Карьена. Не едой, остатки которой унесли послушные мертвяки, а именно мылом. Лавандовым.
В углу, в темноте, что-то шевельнулось, и я без труда рассмотрела Рофа. Зомби непонятно когда пробрался в обеденный зал и теперь стоял, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, и тупо смотрел сквозь меня.
— Роф, что ты здесь делаешь? — пробормотала я. Обычно Штойц держал его вместе с прочими собратьями по посмертной жизни. Ответа не последовало, что неудивительно: Роф никогда и ни с кем не разговаривал. Впрочем, какая разница, здесь Роф или внизу? Талисман Штойца держит крепко, и Роф — самое безобидное создание, какое себе только можно представить… разумеется, в пределах замка.
Продолжая раскачиваться, зомби упорно игнорировал мое присутствие и взирал в пустоту. Мне сделалось неуютно. Мелькнула мысль — а не поискать ли комнату Шерхема? Просто так, чтобы поболтать и отвлечь его от тяжелых мыслей. Но нет, конечно же, нет. Я не буду ему надоедать перед важным походом, от которого зависит слишком много жизней. Я поднялась и побрела к себе, в холодную шелковую постель. Роф так и остался в обеденном зале.
Пахло лавандовым мылом, и аромат этот неприятно раздражал, почему-то заставляя думать о неизбежном.
…А на рассвете они ушли, некромант и лекарь. Ушли пешими, и у каждого на плече была простая дорожная сумка. Гверфин порывисто обнял отца, с натянутой улыбкой пожал руку Шерхему. Я молча кивнула им обоим. Не люблю слезливых прощаний. Уж лучше обманывать себя, твердя о том, что они вышли на коротенькую прогулку и вот-вот вернутся. Мы с Гверфином молча стояли на замковой стене и смотрели, как две фигурки нырнули под зеленую шапку леса и исчезли как иголки в стоге сена.
— Гвер, — позвала я, — послушай… я…
В ежевичных глазах юноши сверкнула испепеляющая ярость.
— Не надо ничего объяснять, я все видел! — рявкнул он и, развернувшись, рванул к лестнице.
Ну не надо так не надо, я же не настаиваю. Хотелось, как лучше… А получилось как всегда.
Я постояла-постояла на стене, в глубине души надеясь на то, что снова увижу две фигурки, выползающие из-под курчавой зелени, а потом тоже пошла вниз. Вот засяду сейчас в свою комнату и буду вышивать до полного одурения. У меня и теперь глаза не устают, могу работать сутками напролет… И буду — лишь бы не думать о Шерхеме Виаро и выпущенном мной морфе.
Но в коридоре я нос к носу столкнулась с Гверфином. Даже не так: он налетел на меня, чуть не сшиб с ног, как будто за ним гналось все охрово воинство.
— Гвер! — я раздраженно оттолкнула его в сторону, — ну не будь же ты…
«Таким медведем».
Эти два слова застряли в горле, потому что… Еще никогда я не видела Гверфина таким. Его лицо, мелово-бледное, нервически подергивалось, глаза лезли из орбит, губы посинели.
— Отец, — выдохнул он мне в лицо, — там… отец.
Страх кольнул меж лопаток, я схватила парня за руку и крепко сжала, так, что суставы хрустнули.
— Что ты несешь? Прекрати… слышишь, немедленно прекрати меня пугать.
— Я… не… — Гверфин с трудом втянул воздух, выдохнул, с ужасом посмотрел на меня.
— Да что стряслось-то? — я взяла в ладони его лицо, — говори, не молчи. Возьми же, наконец, себя в руки, ты ж мужчина!
— Да… да… — парень явно задыхался, губы судорожно задергались.
Я ударила его по щеке. Еще и еще, до тех пор, пока взгляд Гверфина не обрел некоторую осмысленность, пока не вернулся слабенький румянец. Его начал колотить озноб, но хотя бы говорить он уже мог.
— Отец у себя в кабинете, — прошептал он, сжимая мои запястья, впиваясь ногтями в кожу, — отец… он мертв, Ирбис. Его убили.
— Хайо, — пробормотала я, — но мы же видели… получается, что…
— С кем тогда ушел Шерхем?
Молодец, Гвер. Он смог хотя бы озвучить тот вопрос, который злым шершнем бился у меня в голове, но который произнести вслух у меня не хватало смелости.
Я с силой сжала виски. Зал. Назойливый аромат лаванды. Роф, которому не место в жилых помещениях, но, тем не менее, он там. Собачий вой под окнами.
…Да и был ли то покорный воле хозяина зомби?..
— Охр, — сказала я. Колени подгибались, мне просто необходимо было куда-то присесть.
— Вместо отца с лекарем пошел морф, — глухо простонал паренек, — что же делать?
И он с надеждой посмотрел на меня, как будто я знала ответ на его вопрос.
Глава 13. Когда больше нечего делать
… — Боишься?
— Не знаю. Никого не осталось, ради кого жить.
Шерхем сказал и задумался — а не слукавил ли? Он ведь хитер, страх, умеет спрятаться, маскируясь равнодушием, усталостью и ощущением ненужности собственной жизни. Выползет туманом и самых темных закоулков души именно тогда, когда это будет совершенно не к месту, когда надо будет не трястись, а действовать. Шерхем вздохнул, оторвался от созерцания огня и поднял глаза на Штойца. Некромант сидел на траве, обхватив себя руками за колени, нервно гонял во рту травинку. Взгляд — застывший, как у человека, которому уже зачитали смертный приговор, и он с ним согласился, сжился.
— Если хочешь, возвращайся, — сказал Шерхем, — у тебя есть сын, и ты ему еще нужен. Я попробую сам управиться.
Бледные губы Арниса дрогнули в горькой усмешке. Он выплюнул травинку и принялся нервно хрустеть пальцами.
— Охр, я сам знаю, что… что у меня есть сын. Но ты правильно сказал: мы это все начали, мы должны закончить. Никто, кроме нас, морфов не выдворит. Кстати, как именно ты собирался это проделать, не поделишься?
День катился к вечеру. В воздухе повисла привычная духота, но из близкого ельника тянуло прохладой. В нее, в эту прохладную темноту, хотелось окунуться, и забыться, забыть о том, что предстояло сделать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
