— Прекратить стрельбу! — проревел Уилл Скит. — Прекратить!
— Стоять! — крикнул Джон Армстронг, чьи стрелки располагались слева от отряда Уилла Скита.
— Хорошо справились! — похвалил граф Нортгемптонский.
— Назад, ребята, назад! — сдерживал лучников Уилл Скит. — Сэм! Дэвид! Идите, подберите сколько-нибудь стрел, быстро. — Он указал вниз по склону, где среди умирающих и уже мертвых генуэзцев в дерне торчали стрелы с белым оперением. — Поспешите, парни. Джон! Питер! Помогите им. Давайте!
Стрелки бросились вырывать из травы стрелы. Оставшиеся на месте издали предостерегающий крик.
— Назад! Назад! — закричал Уилл Скит.
Приближались всадники.
* * *
Мессир Гийом д'Эвек возглавлял конрой из двенадцати человек на дальнем левом краю второй линии французской конницы. Впереди него построилась масса всадников первого эшелона, слева виднелось пешее ополчение. Вооруженные крестьяне сидели на траве, а за ними по лугам близ леса извивалась небольшая речка. Справа был лишь плотный строй всадников, дожидавшихся, когда арбалетчики ослабят вражескую линию.
Английский строй казался жалким по своей численности, поскольку латники были пешие и занимали меньше места, чем конные рыцари, и все же мессир Гийом неохотно признал, что английский король хорошо выбрал позицию. Французские рыцари не могли атаковать ни с какого фланга, поскольку оба прикрывала деревня. Они не могли обойти англичан справа, так как почва у реки была вязкая, а обход Эдуарда слева сулил долгий путь вокруг Вадикура. Когда французские силы снова покажутся на глаза англичанам, лучники наверняка перегруппируются и встретят их, потерявших ровность строя после долгого обхода. Похоже, что быструю победу может принести только лобовая атака, а такая атака означала, что им нужно скакать прямо на вражеские стрелы.
— Опустить головы, поднять щиты и держаться плотнее, — скомандовал мессир Гийом своим солдатам и с лязгом опустил забрало. Потом, поняв, что атака еще на какое-то время задержится, снова поднял его.
Его латники подтянули своих коней, пока все не встали колено к колену. Даже ветер не должен был пройти между копьями идущего в атаку конроя.
— Еще немного, — предупредил солдат мессир Гийом.
Убегающие арбалетчики взбирались на склон занятого французами холма. Недавно мессир Гийом наблюдал за их наступлением и про себя молился, чтобы Бог оказался на стороне генуэзцев. «Убейте этих чертовых лучников, — молился он, — но сохраните Томаса». Барабанщики лупили в свои огромные котлы, колотя палками так, словно собирались разбить англичан одним шумом. Мессир Гийом, поглощенный моментом, уперся тупым концом копья в землю и привстал на стременах, чтобы посмотреть через головы стоящих впереди всадников. Он наблюдал, как генуэзцы выпустили стрелы, видел, как быстрой дымкой те взмыли в небо, а потом начали стрелять англичане. Их стрелы казались темным пятном на фоне зеленого склона и серых облаков, и мессир Гийом ощутил, как генуэзцы дрогнули. Он надеялся увидеть падающих английских стрелков, но вместо этого они пошли вперед, по-прежнему пуская стрелы, а потом оба фланга малочисленного английского строя заволокло грязно-белым дымом — это пушки добавили свой вклад к граду стрел, летевших вниз по склону. Его конь дернулся, когда по долине прокатился грохот, и мессир Гийом, упав в седло, цокнул языком. Он не мог потрепать коня по шее, так как правую руку занимало копье, а левую — щит с тремя желтыми ястребами на синем поле.
Генуэзцы побежали. Сначала мессир Гийом не поверил, полагая, что их командир хочет заманить англичан, чтобы те бросились в неорганизованное преследование, и встретить их у подножия холма, где арбалетчики остановятся. Но англичане не двинулись, а дрогнувшие генуэзцы не остановились. Они бежали, оставив за собой множество убитых и умирающих, и теперь в панике взбирались на холм, где стояли французские всадники.
В рядах французских латников послышалось ворчание. Они злились, и ворчание перешло в злобные оскорбления.
— Трусы! — крикнул латник рядом с мессиром Гийомом. На графа Алансонского накатила волна ярости.
— Им заплатили! — прорычал он кому-то из своего окружения. — Ублюдков подкупили!
— Руби их! — со своего места на опушке березовой рощи закричал король. — Руби их!
Его брат услышал призыв и с готовностью повиновался. Граф стоял во второй, а не в первой линии, но пустил коня в просвет между двумя передними конроями и позвал своих людей за собой.
— Руби их! — кричал он. — Руби мерзавцев!
Генуэзцы оказались между всадниками и английским строем, и их участь была решена. Горячие головы из второй колонны смешались с конроями первой линии и образовали беспорядочную путаницу знамен, копий и коней. Им бы следовало спуститься с холма шагом, чтобы сохранить строй, когда придется подниматься на вражеский склон, но вместо этого они пришпорили коней, движимые злобой на своих же союзников, и мчались наперегонки, горя мстительным желанием убить их.
— Оставаться на месте! — крикнул своим людям Ги Вексий, граф Астаракский.
— Стоять! — велел мессир Гийом.
Он счел, что лучше дать первой яростной атаке захлебнуться самой, чем присоединиться к безумию.
Примерно половина французской конницы осталась на холме. Остальные во главе с братом короля понеслись на генуэзцев. Арбалетчики пытались спастись. Они разбежались по долине в попытках добраться до ее северной и южной оконечности, но масса всадников нахлынула на них, и уже ничего нельзя было сделать. Некоторые генуэзцы разумно легли на землю и сжались в комок, другие забились в мелкие канавы, но большинство были убиты, ранены и растоптаны скачущими всадниками. Копыта огромных жеребцов напоминали молоты, кони были обучены топтать противника. Крики генуэзцев заглушал конский топот и лязг мечей.
Некоторые рыцари кололи арбалетчиков копьями. Используя свой вес и вес коня, закованный в латы всадник легко протыкал свою жертву, но лишался копья, оставив его в искалеченном теле, и тогда приходилось вынимать меч. Какое-то время на дне долины царил хаос, и всадники протаптывали тропы среди бегущих и поверженных арбалетчиков. Потом остались лишь искалеченные останки генуэзских наемников, их красно-зеленые камзолы промокли от крови, а сломанное оружие валялось в грязи.
Одержав эту легкую победу, всадники подбадривали себя криками:
— Монжуа и Сен-Дени!
Вперед вынеслись сотни флагов, которые грозили оказаться впереди орифламмы, но один рыцарь с красной лентой на руке, охранявший святую хоругвь, понесся впереди остальных, подхватив воинственный крик, и все густой толпой помчались на англичан, к поднимающемуся склону. У кого остались копья, те взяли их наперевес, и все пришпоривали коней. Более рассудительные, ждавшие следующей атаки, заметили, что не слышно громового топота копыт.
— Земля размокла и превратилась в грязь, — проговорил мессир Гийом.
Попоны и плащи покрылись брызгами грязи из-под копыт, бьющих по размокшей от дождя земле. На какой-то момент показалось, что атака так и завязнет, но тут скачущий впереди всадник вырвался из мокрой долины на более надежный грунт занятого англичанами холма. В конце концов, с французами был Бог, и они снова закричали:
— Монжуа и Сен-Дени!
Барабаны забили еще чаще, трубы затрубили еще громче, и кони поскакали наверх к мельнице.
— Болваны, — проговорил Ги Вексий.
— Бедняги, — сказал мессир Гийом.
— В чем дело? — спросил король, не понимая, почему тщательно разработанный им план битвы оказался нарушен еще до того, как началось собственно сражение.
Но никто ему не ответил. Все просто смотрели.
* * *
— Иисус, Мария и Иосиф! — пробормотал отец Хобб.
Казалось, на холм несется половина всего конного воинства христианского мира.
— В строй! — закричал Уилл Скит.
— Да пребудет с вами Бог! — крикнул граф Нортгемптонский и отошел назад, к своим латникам.
— Целиться в коней! — велел стрелкам Джон Армстронг.
— Эти гады затоптали своих же стрелков! — в изумлении проговорил Джейк.
— Так убьем же чертовых ублюдков! — мстительно сказал Томас.
Атака приближалась к черте, где под шквалом стрел погибли генуэзцы. Томасу, смотревшему с холма, она казалась хаосом разноцветных конских попон, ярких щитов, раскрашенных копий и развевающихся знамен. Когда кони выбрались на твердую почву, их топот заглушил вражеские барабаны. Земля тряслась, и Томас чувствовал ее дрожь под стоптанными подошвами сапог, некогда подаренных ему мессиром Гийомом. Он стал высматривать трех ястребов, но не увидел их и, перестав думать про мессира Гийома, выставил левую ногу вперед, а правую руку отвел назад. Оперение стрелы было у самых его губ, и он поцеловал перья, а потом прицелился в рыцаря с желто-черным щитом.
