чём он ей недоговаривал? Что же такого он
не мог ей сказать?
— Харри?
— Да? — его взгляд, казалось, был прикован к ряду бутылок на полке за спиной бармена.
— Твою жену ведь убил тот насильник, верно? По имени Финне.
— Спроси его.
— Финне мёртв. Если бы это был не он, тогда...
— Тогда?
— Ты был бы подозреваемым.
Харри кивнул.
— Мы всегда подозреваем партнёра. И обычно оказываемся правы.
Александра сделала глоток из своего бокала.
— Это был ты, Харри? Ты убил свою жену?
— Двойную вот этого, — сказал Харри, и Александре потребовалось мгновение, чтобы понять, что он обращается не к ней.
— Вот этого? — спросил бармен, указывая на квадратную бутылку, висящую вверх донышком на кронштейне.
— Да, пожалуйста.
Харри молчал до тех пор, пока перед ним не оказался стакан с золотисто-коричневой жидкостью.
— Да, — сказал он, поднимая стакан. Подержал его мгновение, как будто страшась этого. — Я убил её.
Затем он одним глотком опустошил стакан и заказал ещё порцию, прежде чем этот стакан вернулся на стойку.
Хелена восстановила дыхание, но осталась сверху.
Она усадила его на пассажирское сиденье, откинула спинку сиденья, пока он включал верхний свет и надевал презерватив. Потом оседлала его, как одну из своих лошадей, хотя и не ощущала знакомое чувство полного контроля. Он кончил, не издав ни звука, но она почувствовала, как напряглись, а потом расслабились его мышцы.
Она тоже кончила. Не потому, что он был искусным любовником, а потому, что она была уже так возбуждена до того, как сняла свои брюки и трусики, что хватило бы чего угодно.
Теперь она чувствовала, как его член обмягает внутри неё.
— Так почему же ты преследовал меня? — спросила она, глядя на него сверху вниз, лежащего на откидном сиденье, такого же обнажённого, как и она сама.
— А ты как думаешь, почему? — спросил он, закидывая руки за голову.
— Ты влюбился в меня.
Он улыбнулся и покачал головой.
— Я не влюблён в тебя, Хелена.
— Нет?
— Я влюблён, но в другую.
Хелена почувствовала, что начинает раздражаться.
— Ты что, в игры играешь?
— Нет, я просто рассказываю тебе всё как есть.
— Тогда что ты делаешь здесь, со мной?
— Я даю тебе то, что ты хочешь. Или, скорее, то, чего хотят твои тело и разум. То есть меня.
— Тебя? — она фыркнула. — Почему ты так уверен, что это не мог быть какой-нибудь другой мужчина?
— Потому что я тот, кто посеял в тебе это желание. И теперь это ползает и крадётся в твоём теле и разуме.
— Желание именно тебя?
— Да, меня. Или, если точнее, то, что ползает у тебя внутри, желает проникнуть в мой кишечный тракт.
— Как мило. Ты имеешь в виду, что я хочу оттрахать тебя страпоном? Мой муж однажды хотел, чтобы я сделала это, когда мы начали встречаться.
Человек, называвший себя Прим, покачал головой.
— Я имею в виду тонкий и толстый кишечник. Бактериальная флора. Чтобы они могли размножаться. Что касается твоего мужа, то для меня это новость, что он хочет, чтобы проникли в его задний проход. Когда я был маленьким мальчиком, он был тем, кто проникает.
Хелена в замешательстве уставилась на него сверху вниз, но она знала, что не ослышалась.
— Что ты имеешь в виду?
— Разве ты не знала, что твой муж трахается с мальчиками?
— Мальчиками?
— Маленькими мальчиками.
Она сглотнула. Конечно, ей приходило в голову, что ему нравятся мужчины, но она никогда не спорила с ним по этому поводу. Будь Маркус бисексуалом или — что более вероятно — скрытым геем, это не было извращением. Отвратительно, что Маркус Рё — один из самых богатых и влиятельных людей в городе, человек, которого пресса обвиняла в жадности, уклонении от уплаты налогов, дурном вкусе и кое-чём похуже — не осмеливался признаться миру в одной человеческой черте, которая могла бы помочь ему дышать свободнее. Вместо этого он стал хрестоматийным примером гомосексуалиста-гомофоба, ненавидящего себя нарцисса и ходячего парадокса. Но маленькие мальчики? Дети? Нет. В то же время теперь, когда это предположение было озвучено ей, и она поразмыслила над ним, всё казалось слишком логичным. Она вздрогнула. Ещё одна мысль пришла ей в голову: это может оказаться полезным в её разводе.
— Откуда ты это знаешь? — спросила она, не двигаясь с места и оглядываясь в поисках своих трусиков.
— Он был моим отчимом. Он насиловал меня с тех пор, как мне исполнилось шесть лет. Я говорю «шесть», потому что самое раннее воспоминание о том, что он делал это, относится к тому дню, когда он подарил мне велосипед. Три раза в неделю. Три раза в неделю он трахал мою маленькую попку. Может, это началось годом раньше, годом позже.
Хелена глубоко дышала ртом. Воздух в машине был насыщен запахом секса и этим необычным мускусным ароматом. Она сглотнула.
— Твоя мать, она знала о...?
— Всё было как обычно. Я полагаю, она подозревала, но ничего не сделала, чтобы убедиться в этом. Она была безработной алкоголичкой, которая боялась потерять его. И всё же это случилось.
— Тот, кто боится, всегда в конечном итоге остаётся ни с чем.
— А ты не боишься?
— Я? С чего бы мне бояться?
— Ведь теперь ты понимаешь, почему мы здесь с тобой.
Ей показалось, или его член снова становился твёрдым внутри неё?
— Сюсанна Андерсен? — спросила она наконец. — Это сделал ты?
Он кивнул.
— А Бертина?
Он снова кивнул.
Может быть, он блефовал, а может быть, и нет. В любом случае Хелена знала, что ей следует бояться. Так почему же это было не так? Почему вместо этого она начала двигать бёдрами вверх-вниз? Сначала медленно, затем более интенсивно.
— Не надо... — сказал он, внезапно побледнев.
Но она снова оседлала его. Это было так, как будто её тело обладало собственной волей, и она приподнялась на его члене и снова опустилась с полной силой. Почувствовала, как у него свело живот, услышала приглушённый стон, подумала, что он вот-вот кончит снова. Затем она увидела, как из его рта хлынул каскад жёлто-зелёной рвоты. Она попала ему на грудь, пролилась на сиденье и спустилась к животу, направляясь к ней. Запах был таким едким, что Хелена почувствовала, как у неё самой скрутило желудок, и зажала нос большим и указательным пальцами, задержав дыхание.
— Нет, нет, нет, — простонал он, не двигаясь и ощупывая пол в поисках чего-то. Он нашёл свою рубашку и начал вытираться ею. — Это из-за этого дерьма,
