музей. Но, кажется, мы единственные, кто понимает и принимает, что природа постоянно изменяется, что всё умирает и исчезает,
это естественно. Не длительное существования вида, а его уничтожение.
— Может, повернём и пойдём назад?
— Назад? Куда?
Прим вздохнул. Разум его дяди явно снова затуманивался.
— В дом престарелых.
— Я просто тебя подкалываю, — ухмыльнулся его дядя. — Та медсестра, которая провела тебя в мою палату. Спорим на купюру в тысячу крон, что я трахну её к понедельнику. Что скажешь?
— Каждый раз, когда мы спорим, и ты проигрываешь, то утверждаешь, что не помнишь о споре. Зато когда ты выигрываешь…
— Не будь несправедливым, Прим. У деменции должны быть свои преимущества.
После того, как они завершили свою короткую прогулку, и Прим вернул дядю обратно на попечение упомянутой выше медсестры, он пошёл тем же путём. Пересёк Слемдалсвейен, продолжая двигаться на восток к жилому району с виллами на просторных участках. Дома в этом районе были дорогими, но дома, расположенные рядом с Третьей кольцевой магистралью, были более доступными в цене из-за шума автострады. Там и находились руины дома.
Он поднял задвижку на ржавых железных воротах и пошёл по каменистому склону к берёзовой роще. На другой стороне холма, спрятавшись за деревьями, стояла сгоревшая вилла. Тот факт, что дом был скрыт от соседей, помогал ему на протяжении многих лет в его тактике затягивания спора с городским советом, который хотел снести эти развалины. Он отпер дверь и вошёл внутрь. Лестница на второй этаж обрушилась. Там была спальня матери. Он жил на первом этаже. Возможно, именно это делало происходившее возможным. Отдалённость. Не то чтобы она не знала, но это давало ей возможность делать вид, что она не знает. Сгорели и все ненесущие внутренние перегородки, весь первый этаж представлял собой одну большую комнату, покрытую ковром из пепла. Кое-где пробилась растительность и произрастала в пепле. Куст. Саженец, который, возможно, вырастет в дерево. Он подошёл к обгоревшей железной кровати в его бывшей комнате. Бездомный болгарин как-то раз вломился в дом и некоторое время жил здесь. Если бы его присутствие неизбежно не привело к жалобам соседей и новым хлопотам по поводу сноса, Прим разрешил бы бедолаге остаться. Он дал болгарину немного наличных, и тот мирно ушёл с теми немногим пожитками, что у него были, оставив пару сырых шерстяных носков с дырками и матрас на кровати. Прим сменил замок на входной двери и прибил новые доски на окна.
Металлические пружины заскрипели, когда он всем своим весом опустился на грязный матрас. Он вздрогнул. Это был звук его детства, звук, застрявший в его сознании, столь же явный, как паразиты, которых он выращивал.
Но по иронии судьбы эта кровать и стала его спасением, когда он забрался под неё во время пожара.
Хотя бывали и дни, когда он проклинал своё спасение.
Одиночество в учреждениях для сирот. Одиночество в многочисленных домах приёмных родителей, от которых он сбегал. Не потому, что они не были хорошими, благонамеренными людьми, а потому, что в те годы он не мог спать в незнакомой комнате, и всегда лежал без сна, прислушиваясь. В ожидании. Огня. Хозяина дома. И в конце концов не мог больше этого вынести и сбегал. Вскоре его поместят в новое учреждение, где дядя Фредрик будет навещать его время от времени, примерно так же, как он теперь навещает дядю Фредрика. Его дядя, который ясно дал понять, что он, в конечном счёте, был всего лишь дядей, а поскольку он жил один, был не в том положении, чтобы взять к себе мальчика. Лжец. Позаботиться о скромном наследстве, оставленном мальчику его матерью, он был в состоянии. Так что Приму мало что из него досталось. Кроме вот этого, недвижимости. Это была лишь одна из причин, по которой он был против продажи — он знал, что все вырученные средства уйдут в карман его дяди.
Прим покачался вверх и вниз на кровати. Пружины протестующе взвизгнули, и он закрыл глаза. Вернулся к звукам, запахам, боли и стыду. Сейчас они были нужны ему, чтобы быть уверенным. В конце концов, он пересёк все границы, зашёл настолько далеко, так откуда же эти постоянные сомнения? Говорят, отнять чью-то жизнь тяжелее всего в первый раз, но он уже не был в этом так уверен. Он раскачивался взад и вперёд на кровати. Размышляя. Потом, наконец, нахлынули воспоминания, ощущения были такими ясными, как будто всё это происходило здесь и сейчас. Да, он был уверен.
Он открыл глаза и взглянул на часы.
Он собирается пойти домой, принять душ и переодеться. Нанести свой собственный парфюм. А затем он отправится в театр.
ГЛАВА 28
Суббота
Последний акт
Единственным источником света были софиты на дне бассейна, от которых в полумраке мерцали блики на стенах и потолке помещения. Разум Харри в конце концов перестал размышлять о деталях в отчётах, когда он увидел её. Цельный купальник Александры, казалось, обнажал её тело больше, чем если бы она была совершенно голой. Он опёрся локтями о край бассейна, когда она вошла в воду, которая, по словам администратора спа-салона отеля The Thief, была нагрета ровно до тридцати пяти градусов. Александра заметила, что он наблюдает за ней, и улыбнулась той загадочной улыбкой, которая появляется у женщин, когда им известно — и лестно, — что мужчинам нравится то, что они видят.
Она подплыла к нему. Если не считать пары, наполовину погружённой в воду в дальнем конце, бассейн был в их полном распоряжении. Харри достал бутылку шампанского из ведёрка со льдом, стоящего у бассейна, налил бокал и протянул ей.
— Спасибо, — сказала она.
— Спасибо, в смысле, мы квиты? — сказал он, наблюдая, как она пьёт.
— Вовсе нет, — сказала она. — После публикаций в «ВГ» было бы очень прискорбно, если бы все узнали, что я втайне делаю для тебя анализы ДНК. Поэтому я хочу, чтобы и ты рассказал мне кое-что по секрету.
— Мм. Например, что?
— Это зависит от тебя, — она придвинулась к нему поближе. — Но это должно быть что-то скрытое от всех в самых тёмных уголках памяти.
Харри посмотрел на неё. У неё был такой же взгляд, как у Герта, когда тот потребовал колыбельную «Блюмен». Александра знала, что Харри был отцом Герта, и теперь его осенила безумная мысль. Он захотел рассказать ей остальное. Он посмотрел на бутылку шампанского. Когда он заказывал его — пусть
