— Я вернусь завтра в полдень, — сказал Корде, и горькие складки в углах его рта обозначились четче. — Буду вам весьма благодарен, если вы не попадетесь снова на глаза Анни, ладно? Шарантон думает, что у меня на одной из плантаций есть любовница.
— Видимо, в «Облаках»? — спросил Уэссекс.
Корде кивнул. Мифическая пассия была хорошим прикрытием для частых отлучек Корде, а загадочный Реттлер Бароннер, несомненно, мог подтвердить любое алиби, если в том будет нужда.
— Но пока, ваша милость, мы вас приоденем, ладно? — сказал Корде, и на его лице промелькнула тень недавней веселой беспечности. — Если вы пойдете в город в таком виде, всех дам распугаете.
Корде сдержал слово. Уэссексу принесли обед, предоставили постель и новую одежду и даже вернули некоторые личные вещи, так что герцог с радостью обулся в собственные сапоги — пока никто еще не успел раскрыть их секрет и выпотрошить из них золотые дублоны, — а также прихватил с собой рапиру.
Но все прочее — ножи, пистолеты, компас, гаррота и прочие его сокровища исчезли. Такое уже случалось, и Уэссекс не слишком огорчался на этот счет. Пока довольно и того, что он выбрит и одет и кровожадная великанша Анни Крисмас далеко.
Хорошие манеры не позволяли сверх необходимости беспокоить хозяев, так что Уэссекс остался в палатке. Корде сам принес ему еду — щедро приправленное специями местное жаркое, которое называли джамбалайя.[71] Уэссексу показалось, что основными ингредиентами этого блюда были колбаса и огонь. Сам Корде есть не стал. Он прикончил первую бутылку виски и почти ополовинил вторую, причем без малейших признаков опьянения.
— Так плохо? — спросил наконец Уэссекс. Им двигало сочувствие — отстраненное сочувствие ремесленника к своему инструменту. Корде был его пропуском на выход отсюда и важным связующим звеном с мятежниками. Невозможно сейчас все это разрушить.
— Я видел зло, — Корде заговорил на местном французском наречии, которое знал, наверное, с детства, но говорил он так тихо, что Уэссекс едва его слышал. Корде не смотрел герцогу в глаза, а уставился в никуда, словно перед ним было видение. — Я видел чудовищ и сам был таким. Я убивал невинных людей. Но я не играл с ними! — Последние слова он произнес сдавленным шепотом, словно наконец нашел в себе мужество сказать о том, о чем и помыслить было страшно. — Шарантон забавляется смертью. Это все ради развлечения, ради забавы. Они умирают, чтобы позабавить его, а он… он пытается сделать других людей такими же, как он сам. Детей. Мадемуазель Дельфина… — Корде осекся, издал какой-то странный звук, похожий на сдавленное рыданье. После долгой паузы он снова заговорил: — Если бы я мог, я бы лично убил его. Но не стану рисковать теми, кто идет за мной. Я не отдам ему никого ни в этой жизни, ни в другой.
Это была самая сложная дилемма глубоко законспирированного агента. Как можно спасти душу, со спокойным лицом глядя на ужас? Уэссекс знал мужчин и женщин, которые, вынужденные служить высшему альтруизму, делали такие вещи, против которых восставала их душа, так же как Корде протестовал против того, чтобы быть доверенным собеседником де Шарантона. Это уничтожало их прежде, чем они успевали выйти из своей двойной игры.
— Конечно, — сказал Уэссекс. — Не отдадите. — Он принял решение — и никогда еще решение не вставало перед ним с такой неизбежной четкостью. Де Шарантон знает ответы на нужные Уэссексу вопросы, стало быть, Уэссекс должен найти его, чтобы узнать, где Сара и Мириэль. Убить его — благое дело. — Не бойтесь, Гамбит. Его смерть — моя забота.
Сильнее, чем прежде, Уэссекс был уверен в том, что это его последний ход на шахматной доске Игры Теней.
11 — КРАТЧАЙШИЙ ПУТЬ В АИД (Новый Орлеан и окрестности, октябрь 1807 года)
ПЕРЕГОВОРЫ В ШАНДЕЛЕРЕ продолжались еще пару часов, но теперь совещались только Лафитт и капитаны пиратов. Илья и Луи были предоставлены самим себе — хотя и под присмотром Роби.
— И все же вы сделали из меня короля, — сказал Луи. Он очень старался говорить непринужденно, но не мог скрыть язвительной горечи. Пусть Лафитт выдает все это за великое событие, но вся его лесть не могла скрыть того факта, что Луи по-прежнему остается в золотых цепях, от которых так старался всю жизнь избавиться.
— Мне жаль, но ведь дело того стоит, — отозвался Илья. — Весь этот месяц только и заставляю людей делать то, чего они не хотят. Но другого пути не вижу. А вы? Вы — тот, кто может объединить все фракции. Вы — истинный король.
— Король должен уметь быть королем. Он… он должен знать свою страну и ее народ. Я же в этом совершеннейший профан, — подчеркнул Луи. Действительно, он не ведал другой жизни, кроме как быть пешкой в чужих руках или скрываться — не самые лучшие занятия для будущего короля.
— Не думаю, что это имеет хоть какое-то значение для такого человека, как Лафитт, — рассеянно ответил Костюшко. — Важно другое — вы способны убить человека?
Луи ошеломленно уставился на поляка. За его спиной насмешливо фыркнул Роби.
— Вы… вы хотите, чтобы я убил Лафитта? Костюшко быстро замотал головой.
— Нет, что вы. Понимаете, кто-то должен убить имперского губернатора, а тот человек, который был послан для этого, не сумел выполнить поручение. Очень неудобно спрашивать, но не могли бы это сделать вы? Де Шарантон — колдун, так что…
— Так что убить его безнаказанно сможет лишь кардинал или аристократ, — закончил Луи. — Понятно. В общем-то, я же собирался принять духовный сан, так что, полагаю…
— Человека шлепнуть нетрудно, — презрительно усмехнулся Роби. — Половина мужчин и две трети женщин в Баратарии сделают это за десять долларов и бутылку рома, и им даже наплевать будет, если они сами при этом лягут в могилу.
— Если бы дело было только в убийстве… — вздохнул Костюшко. — Но тут замешана магия, в том числе черная, сила которой не исчезает вместе с его носителем. Она наносит удар по убийце или его пособникам, но, увы, и на этом дело не кончается. Она… ладно, она начинает жить сама по себе.
— Злой дух! — прошептал Роби, и впервые Луи увидел в его глазах неподдельный страх. Моряки были известны своей суеверностью и боялись всемирной войны духов куда больше, чем их сухопутные собратья.
— Да, если вам угодно. Это больше похоже на потустороннее начало, нечто вроде искусственно созданного демона. И если он родился в душе де Шарантона, я не хотел бы выпускать его на свободу, даже если между нами проляжет океан. Так что избавителем нас от Шарантона должен быть не просто человек, а больше чем человек — тот, в чьих жилах течет королевская кровь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
