социалистов-революционеров организовать убийство великого князя Николая Николаевича, приезд которого в Крым ожидался 16 апреля.
Начиная с 31 марта все названные лица, за исключением скрывшихся Ирины и Сперанского, были постепенно арестованы. Обыски, произведенные у некоторых из них, дали серьезные результаты.
1) У Никитенко оказалось несколько подложных паспортов, конспиративная переписка, чертеж, указывавший путь, по которому можно было проникнуть внутрь Царскосельского дворца, в помещение под кабинетом государя императора, два письма, в одном из коих автор, скрывающийся под инициалами „В. П.“, говорит, что „ужасно опечалена инцидентом с дядей“ (как выше указано, слово это в условном тексте телеграммы означало великого князя Николая Николаевича, на жизнь которого было организовано покушение 13 февраля 1907 года путем подложенного на путь Царскосельской железной дороги разрывного снаряда), и спрашивает Никитенко, нужен ли ему тот костюм, что она для него заказывала, и две телеграммы из Царского Села, отправленные 30 марта по адресу Феодосьева-Никитенко и гласящие: одна – „Приезжайте, заболел Степан“, а другая – „Приезжайте, захворал Иван“.
2) У Феодосьевых найдено большое количество революционной литературы, главным образом для пропаганды в войсках, обширная переписка по организации кронштадтского военного мятежа, с указанием причин его неудачи и собственноручной одной заметкой Софии Феодосьевой по спискам команд военных судов с кратким обозначением характеристики личного состава в смысле революционного настроения, и много явок различным чинам флота, входящим в состав Военно-революционной организации. (По этому поводу возбуждено при Петербургском губернском жандармском управлении особое от сего дела дознание, в порядке п. 10 ст. 35 Установлений Уголовного суда, к коему София Феодосьева привлечена была в качестве обвиняемой.)
3) У Педьковой – записные книжки с шифром, рядом зашифрованных адресов, в числе коих указаны квартиры Чиаброва, Тарасова и Брусова, и отметкой о долге в кассу социал-революционной партии.
4) У Ольги Тарасовой – собственноручные записки ее о рассылке революционной литературы во многие местности Российской империи и письмо, в котором неизвестный автор говорит, что он и его товарищи только в лице Тарасовой и Екатерины Александровны встретили действительных социал-революционеров, людей партийных, даже энтузиастов.
5) У Екатерины Александровой Бибергаль – подложный паспорт на имя Стахович, по которому она жила, паспорта на имя Антона и Мелании Лотоцких, 480 экземпляров № 7 „Солдатской газеты“ издания Центрального комитета партии социалистов-революционеров от 5 марта 1907 года, большое количество иногородных адресов и письмо из Одессы, с просьбой сообщить фамилию военного судьи, который судил двух матросов, „казнивших офицера“.
Из объяснений, данных по делу обвиняемыми, представляется особенно важным показание Наумова. По его словам, он в ноябре 1906 года познакомился в столовой Технологического института со Штифтаром, который, посещая его и узнав о его нужде в средствах и отсутствии возможности заработать их, пригласил зайти на Зверинскую улицу в квартиру, где в назначенный день соберутся товарищи. В условленное время Наумов пришел в указанный ему дом, где встретил много лиц, которые заходили поодиночке, встречались с кем нужно и расходились, из чего Наумов заключил, что это была явочная квартира революционной организации.
На предварительном следствии Наумов объяснил, что квартира эта принадлежала Александру Михайлову Завадскому, но на суде отказался от этого объяснения, заявив, что хозяин помещения ему известен не был. Здесь он застал Штифтара и Никитенко, которого называли „капитаном“. Никитенко тогда же сказал, что он, как бывший моряк, интересуется революционным движением во флоте, а когда Наумов заметил, что такое движение он наблюдал даже в собственном его величества Конвое, то Никитенко очень заинтересовался и стал расспрашивать Наумова, часто ли он бывает в Петергофе и Царском Селе; а при прощании просил у Наумова разрешения посещать его, на что тот согласился, дав свой адрес.
Относительно дальнейших своих соглашений с Никитенко Наумов дал разноречивые показания на предварительном и судебном следствиях. Первоначально он рассказал, что Никитенко во время посещений стал просить его сперва доставлять нужные сведения, не стесняясь расходами, а затем, приходя вместе с Штифтаром, вдвоем стали убеждать его убить государя императора в Царском Селе. Когда Наумов заявил им, что к Царскому Селу он никакого отношения не имеет, тогда Никитенко и Штифтар стали уговаривать его совершить цареубийство в Петергофе посредством разрывного снаряда или кинжала, смотря по условиям. Чтобы дать возможность Наумову приблизиться к встрече с государем, они предложили ему поступить в придворную капеллу и стали давать деньги на обучение пению; именно: кроме единовременных получек, ему регулярно платили свыше 200 рублей в месяц, и еще 31 марта, в день ареста, он получил особо 150 рублей. На суде обвиняемый отказался от этой части своего показания, отрицая склонение его Борисом Никитенко к убийству его величества, но вместе с тем подтвердил получение им денег от Никитенко в количестве 125 рублей в месяц, кроме единовременных получек. Что касается обстоятельств знакомства своего с казаком-конвойцем, то все изложенное выше по этому поводу Наумов вполне подтвердил, отрицая, однако, в показании своем на суде подговор казака к цареубийству.
Из показания учителя пения, к которому обратился Наумов в январе 1907 года с просьбой обучать его, видно, что подсудимый все время торопил его в деле учения, требуя, чтобы подготовить его, Наумова, в 3–4 месяца.
Подсудимый Никитенко на суде объяснил следующее: не принадлежа к партии социалистов-революционеров, а лишь разделяя ее воззрения, которым он сочувствовал еще во время своей службы во флоте, обвиняемый, по выходе в отставку и переехав на жительство в Петербург, вошел в более близкие сношения с этой партией, желая посвятить свои силы той части ее деятельности, которая окажется более подходящей для него.
По ознакомлении с партийной организацией он остановился на боевой деятельности, как наиболее отвечающей его способностям и склонностям, но в это время Центральный комитет партии будто бы постановил прекратить террор, как ввиду исполненного правительством обещания о созыве Второй Государственной думы, так и того, что террористические акты, ввиду их учащения, перестали производить какое-либо впечатление на население. Не разделяя этого взгляда, обязательного, однако, для всех членов партии, он и не вступил официально в ее ряды, а задался целью, за свой личный страх и риск, собирать на всякий случай, для будущего времени, когда взгляд большинства членов партии может под влиянием событий измениться, разные сведения, могущие быть полезными для выполнения покушения на какое-либо высокопоставленное лицо. В этих видах он и вошел в сношения с Наумовым и другими лицами, не имея, однако, определенного намерения подготовить покушение именно на государя императора.
Из оглашенного на суде письма отца Бориса Никитенко к младшему сыну Глебу, написанного тогда, когда подсудимый находился еще на военной службе, видно, что отец Никитенко скорбит о перемене в
