В этом легко убедиться даже в рамках одного-единственного мира. Для обывателя убийство окутано тайной, романтическим и ужасным ореолом. Для оперуполномоченного – оно всего лишь работа, очередной досадный случай. И даже если улики собрать не удаётся, труп просто переходит в разряд «висяков», раздражает, но вовсе не пугает.
То же самое в любой сфере. Эльфы могут быть «дивным народом» для человека, впервые услышавшего их музыку, но для короля людей, которого наградили такими соседями – они обычная политическая головная боль. Для некроманта ходячий труп не более ужасен, чем лежачий для мента. Как только ангелы начинают регулярно являться к священнику, они перестают быть сакральными символами, становясь попросту начальством – возможно, суровым, крайне влиятельным, но никак не сверхъестественным. И наверняка уничтожение миров для кого-то тоже лишено апокалиптического величия, являясь скучной и грязной работой – наподобие уборки мусора. Но этого опыта Владимир очень надеялся избежать.
Исходя из этой логики, именно для него, пришельца извне, атмосфера Носфера должна казаться мрачно-готической. Для местных жителей она вполне нормальна и привычна.
Однако в действительности всё было наоборот. Все встреченные местные жители колебались между депрессией и самоубийственной истерикой. В то же время он вроде бы не утратил здравого цинизма, хотя с вампирами впервые познакомился всего несколько дней назад.
«Не всё так просто, – возразил Меч, – рационализация всего, что можно потрогать – отнюдь не обязательный атрибут человека в целом. Она характерна для культуры доминирующей, культуры, которая властна над природой и сородичами. Не случайно первыми рационалистами в вашей истории были римляне. В вашем двадцатом веке – это культура европейская, американская и советская. Для средневековых народов характерен обратный процесс – сакрализация всего и вся, даже в повседневной жизни. Рядовой житель Носфера привык ежедневно иметь дело с проявлениями куда более грозных и могущественных сил, чем доступны его пониманию. Поэтому он действует логично только в привычных обстоятельствах – но подводит под эти действия мифологическую, сакральную основу. Для такого случая, как встреча с Белым Судиёй, у него инструкций нет – поэтому верх берёт чистое архетипическое, инстинктивное сознание. Для него нет разницы, собираешься ты на самом деле кого-то наказывать, или нет. Пойми, в восприятии простого носферца ты не существо, а стихия. Слепая и безжалостная. Договариваться с тобой – всё равно, что просить о милосердии вулкан или наводнение».
«Минуточку! – Владимир тут же поймал собеседника на противоречии. – Как раз для мифической культуры задобрить океан или вулкан – вполне нормально. В первобытном мышлении нет понятия «слепой» стихии. Наоборот, для него характерна антропоморфность, наделение человеческим или человекоподобным сознанием всего, что попадается на глаза».
«Смотри-ка, какой начитанный носитель мне попался! – восхитился клинок. – Вообще, тебе бы с Фиолетовым пообщаться, он был большой любитель всяких умных рассуждений о поведении толп, в том числе иррациональном и бессознательном».
«Нет-нет, ты не уходи от темы! – потребовал Хранитель, откусывая очередной сегмент замёрзшего хвоста. Кинжаловидные зубы резали твёрдую плоть, как масло. – Либо признавай, что плохо разбираешься в психологии смертных, либо аргументируй».
«Едкий же ты, Володя…»
«Какой Меч, такой и Хранитель! Отвечай давай!»
«Вот ведь пристал! Мифология, понимаешь ли, разная бывает. И подсознание, которое через мифологию себя выражает, тоже сильно меняется в разные периоды истории. Был у вас на Земле один неглупый мужик, Фрейдом звали. Так вот, вопреки популярному заблуждению, он далеко не всё на секс сводил. Либидо – это совсем не желание трахать всё, что движется. А есть ещё такая штука, как мортидо, о ней вообще редко упоминают. Читал?»
«Да вроде бы. Либидо – тяга к жизни, мортидо – тяга к смерти. Правильно?»
«Офигеть. Хорошо, что ты коллегам из милицейского управления это не ляпнул, а то там шибко умных не любят… Впрочем, где их любят-то… Так вот, в разные периоды в общественном подсознании преобладает одна из этих двух тенденций. В комфортных условиях – либидо, в тяжёлых и экстремальных – мортидо. Носфер, как ты понимаешь, гораздо ближе ко второму. Соответственно, местные мифы, особенно после убийства Дракона, концентрируются на эсхатологической тематике, на воспевании смерти и разрушения. Даже самые жизнерадостные и гуманные личности, вроде того друида, могут сопротивляться общему потоку лишь на сознательном уровне. Но инстинкты-то не обманешь. При встрече с их главным и глубинным страхом рассудок отказывает. А что говорит подсознание, сформированное в период кризиса? Убивай и разрушай. Только убить Белого Судию не представляется возможным. И тяга к смерти оборачивается на единственный доступный объект – на самого человека, который её испытывает».
«Слушай, Хребет. А ведь ты совсем не такая тупая и кровожадная тварь, какой стараешься казаться. У тебя голова на плечах есть… ну, в смысле, на гарде. И людьми ты интересуешься совсем не только в гастрономическом смысле. И что такое доброта – понимаешь, хотя бы теоретически. Что ж ты из себя строишь мясорубку какую-то? Поговорил бы сразу так – глядишь, и меньше бы ссорились…»
«Ох, Вовка, дурень ты… – вздохнул артефакт. – Во-первых, бросай свои замашки интеллигента недоделанного. Пойми, ум и образованность – совсем не синонимы тех розовых соплей, которые ты именуешь гуманизмом. Я знал мудрецов, которые черпали вдохновение для размышлений о сущности бытия из воплей варимых заживо детей. И знал слюнявого идиота, который бросился в огонь, чтобы спасти совершенно чужого ему человека. Это так, к слову. Во-вторых, с чего ты взял, что мне нужно меньше с тобой ссориться? Каждый конфликт со мной подталкивает тебя к драконьему гневу».
«Блин горелый… А я только-только понадеялся, что с тобой можно общаться нормально…»
«Размечтался!»
Последний кусок плоти драка исчез в ненасытной глотке Хранителя. Челюсти постепенно начали принимать свой нормальный размер, лишние ряды зубов исчезали… Даже распробовав каждый кусочек на вкус, он всё ещё не мог поверить, что сделал это. Куда, в какую бездну, к какой, простите, чёртовой матери делись все эти горы мяса?! Весь жизненный опыт и рассудок материалиста протестовали против этой картины.
– И всё-таки, никакой романтики в существовании вампира нет, – повторил он первоначальный вывод. – Может, это смешно, может быть страшно, но ничего вдохновляющего я в такой работе не вижу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
