Значит – убедиться, что король мертв и только потом уходить. А если он лишь ранен? Плохо. Но ничего не поделаешь. Будет только гораздо сложнее, но ничего невозможного. Уж с его-то способностями, как-нибудь справится. Да он из таких передряг выбирался, что… Выберется и сейчас.
* * *
– Вы во дворец, миледи?
– Да Виктор.
– А Джона с собой не берете?
– Нет. Мне не нравится то, как на меня смотрят при дворе. Как бы чего дурного не удумали. Подумать только. Никогда бы не подумала, что у меня будет столько завистников.
– Чего же тут удивительного, если едва переступив порог дворца вас тут же допускают до короля чего многие попросту лишены.
Все обстояло именно так. Едва появившись в столице, Адель сразу устремилась в королевский дворец. Не надеясь ни на что, она с младенцем на руках оказалась у ворот, где путь ей преградила неумолимая стража. Хорошо хоть согласились передать весть кронпринцу, который сам тут же примчался к воротам и препроводил ее прямиком к отцу.
Боже, как же он был плох. При виде больного, она оцепенела, не в силах спокойно взирать на представшую перед ней картину. Ее глаза тут же исторгли слезы, проложившие две дорожки соединяющиеся на подбородке и капающие на грудь.
Природа болезни была неизвестна, собравшиеся во дворце более дюжины мастеров не могли определить, что именно приключилось с королем. Однозначно было сделано только два вывода – искусство мастеров тут ни при чем, и королю осталось не больше месяца.
Джеф Первый был бледен, а скорее даже серым, кожа сморщилась, дыхание слабое и прерывистое. Он уже не мог управлять своим телом и его руки безвольно лежали поверх одеяла, хотя и не утратили чувствительности. Но при этом он все еще сохранял ясность ума и продолжал работать, торопясь привести в порядок дела королевства, прежде чем все перейдет к его сыну.
Завидев Адель, король впервые за долгие годы позволил себе слабость. По его исхудавшему лицу, потекли слезы, теряясь в бороде. Возможно, появись она одна и ему как всегда удалось бы сдержаться, но на ее руках покоился спелёнатый младенец, который в этот момент проснулся и огласил спальню здоровым и громким плачем.
К Адель тут же метнулся придворный мастер. Реакция баронессы была молниеносной. Она отвернулась от мастера, прикрывая маленького Джона своим телом, при этом метнув в лекаря такой взгляд, словно готова была его испепелить. Вот только что ее сердце переполняла боль и отчаяние, к горлу подступил ком, мешающий не то что говорит, но и дышать.
– Не приближайтесь к нему, мастер.
И куда все делось? Голос звучит твердо и даже где-то гневно. Слезы все еще блестят в ее глазах, но она полна решимости. Тревога за свое дитя, вытесняет боль вызванную видом умирающего отца.
– Я только хотел успокоить малыша. Королю нужен покой.
– Я сама успокою баронета. Ваше величество, позвольте мне выйти.
– Никто никуда не пойдет,– слабым голосом произнес король.– Адель, подойди ко мне. Дай мне его. Помогите,– это уже слугам, они тут же подхватили безвольные руки короля, в которые Адель осторожно вложила дитя.
Удивительное дело, но в этих слабых руках, не способных удержать даже перо, младенец тут же прекратил плакать, устремив взор на этого странного старика, источаемого болезнью. Именно, что старика, потому как казалось, что этот еще недавно переполняемый энергией мужчина, разом постарел на десятки лет. Непостижимым образом Джон сумел выпростать свою правую ручку и дотянувшись до бороды больного, вцепился в нее, а затем весело заверещав потянул к себе.
– Оставь его, Адель. Пусть забавляется, проказник,– все таким же слабым, но теперь уже переполняемым счастьем голосом, произнес король, останавливая ее попытку урезонить мальчика.– Как его зовут?
Сомнительно, чтобы дед все еще не знал имя своего внука. Первого внука. Пусть и рожденного непослушной, своенравной незаконнорожденной дочерью, вышедшей замуж против его воли и избрав при этом того, кто причинил столько головной боли ее отцу. Но Джеф Первый оставался непреклонным даже на смертном одре, помня каждое мгновение о том, кто он и чего стоят его слова или поступки.
Поначалу молодая баронесса было обиделась, но сразу же успокоилась. Да, ей было обидно, но она не могла не гордиться тем кого считала отцом, и который никак не хотел признать ее. А потом, одно то, что он допустил ее до себя уже говорило о многом. Ведь она все еще была ослушницей, нарушившей волю своего короля и покровителя, мало того, нанесшая своими действиями ему оскорбление.
– Его зовут Джон, ваше величество,– дрожащим голосом произнесла она.
Видеть того, кого она любила всем сердцем несмотря ни на что, в таком состоянии, было выше ее сил. Она готова отдать часть себя, да что там, всю без остатка, чтобы исцелить его, но это были бесплотные мечты.
– Ну раз уж баронет останется здесь, то я отравлю с вами четверых моих парней,– не скрывая облегчения, подвел итог Виктор.
Ну как исполнить приказ барона, если младенца раз за разом увозят во дворец и каждый раз приходится думать о том, выпустят ли его или нет. Здесь, в этом доме, где они квартировали, полной безопасности тоже не было, но тут от него хотя бы что-то зависело, в отличии от дворца, куда он вообще не имел доступа.
– А Брук?
– Миледи, Брук не входит в мой десяток, он служит непосредственно вам, так что, брать его или нет, решать вам.
– Брук пойдет со мной.
– Это разумно. Тем более, он единственный, кого допускают во дворец.
– Виктор, по твоему я способна поступать неразумно?
– Все могут ошибаться, миледи,– уклончиво ответил вассал.
Все вроде бы было как всегда. Придворные толпились в зале, из которого вела дверь в личные покои короля, в надежде, что тому станет легче и он сможет кого-то принять. Но скорее всего это предназначалось для кронпринца, каждый день навещавшего отца. Быть на виду, а при удаче, оказаться под рукой, если потребуется выполнить хоть какое-нибудь маломальское поручение.
Здесь и сейчас можно было либо получить место при новом дворе, либо покинуть дворец и вернуться в свои владения. Те кто имел здесь собственные покои мог их сохранить за собой или лишиться. Оказаться на виду, а еще лучше под рукой, услужить, высказать соболезнование, поддержать, когда неизбежное случится, а главное оказаться в числе первых и выкрикнуть как можно громче – 'Да здравствует король'. Для всего этого нужно постоянно находиться поближе к этому залу. Именно по этой причине, большинство имеют усталый и измотанный вид. Все же тяжела жизнь при дворе.
Вот только сегодня все находящиеся здесь отчего-то были взбудоражены. Разбившись на группы они о чем-то возбужденно переговаривались. Одни внимательно слушали, другие с важным видом вещали о чем-то, переполняемые чувством гордости, от того, что знают куда больше чем остальные.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
