— Проснулся, — произнес тихий голос. — А дома еще никого. Вот и славно. Нам с тобой есть о чем поговорить.
Бессемянный прислонился к книжному шкафу, скрестив руки. Темные глаза смотрели оценивающе. Ота сунул в рот последнюю сливу и принял позу приветствия, уместную для простолюдина в адрес представителя утхайема. Насколько он знал, этикет обращений к андату на грузчиков не распространялся. Бессемянный отмел приветствие и выплыл вперед, шелестя шелковым черно-синим одеянием.
— Ота Мати, — произнес он. — Ота Неклейменый. Слишком мудрый для поэта и слишком глупый для клейма. Так вот ты каков.
Ота встретил взгляд мерцающих черных глаз и почувствовал, что краснеет. Слова возражения вертелись на языке, тело замерло в полупозе, но что-то в бледном лице-маске андата остановило его. Он опустил руки.
— То-то, — сказал Бессемянный. — Я надеялся, что ты не станешь отпираться. Время, знаешь ли, поджимает.
— Как ты узнал?
— Слушал. Хитрил. Обычный порядок действий для того, кто хочет выведать тайну. Ты уже виделся с Лиат?
— Еще нет.
— А что случилось, уже знаешь, да? Насчет черепицы.
— Маати рассказал.
— Черепица неспроста упала, — проговорил андат. — Ее сбросили.
Ота нахмурился, зная, что андат смотрит на него, вчитывается в лицо и движения. Он напустил на себя будничный вид — не без труда.
— Ты?
— Нет, боги упаси, — отозвался Бессемянный, усаживаясь на кушетку и поджимая ноги, словно на встрече старых друзей. — Во-первых, я не стал бы этого делать. А если б и стал, то не промахнулся бы. Нет, это работа Вилсина и его людей.
Ота наклонился вперед, не сдерживая улыбку. Андат не шелохнулся, даже не вздохнул.
— Ты знаешь, что у меня нет ни одной разумной причины тебе верить.
— Верно, — отозвался андат. — Но сначала выслушай все, что я скажу, чтобы если уж усомниться, то во всем сразу.
— У Вилсина-тя нет причин желать Лиат зла.
— Еще как есть. Его, видишь ли, грешки душат. Помнишь случай с девицей-островитянкой и ее выкидышем? Там все было гораздо сложнее, чем кажется. Слушай меня внимательно. Эти сведения из тех, за которые убивают. Заварушку с ребенком подстроил Верховный Совет Гальта. Вилсин-тя помогал. Амат Кяан — его распорядительница — разузнала, и теперь тратит остаток жизни на то, чтобы вскрыть этот гнусный заговор, как устрицу. Вилсин-тя по исключительному скудоумию взялся истреблять улики и свидетелей — все, что могло бы пригодиться Амат-тя в расследовании. И Лиат в том числе.
Ота отмахнулся от него и встал, разыскивая глазами плащ.
— С меня хватит.
— Я знаю, кто ты такой, парень. Так что сядь, или я прекращу все твои похождения, и тебе придется остаток жизни бегать от братьев вокруг трона, который тебе даже не нужен.
Ота подумал и сел.
— Так-то лучше. У Гальтского Совета был план объединиться с андатами. Мы, несчастные духи, отправимся на свободу, а гальты тем самым разрушат подпорки, возвышающие города Хайема над всем миром, после чего нагрянут сюда, как в эдденсийский амбар, только более сытый и менее охраняемый. Страшный план.
— Неужели?
— Да. Андаты непредсказуемы. Это нас и роднит — тебя и меня. Да расслабься же, Ота-тя. Можно подумать, я тебе нож к горлу приставил.
— А разве не так?
Андат откинулся назад и обвел жестом пустой дом. В очаге потрескивал огонь, за окном шумел дождь.
— Нас никто не услышит. Все, сказанное здесь, останется между нами, если мы не решим иначе.
— И я должен верить, что ты будешь молчать?
— Нет, конечно. Не глупи. Однако, чем меньше ты скажешь, тем меньше я передам другим, верно? Итак. Амат вот-вот получит желаемое, и ее не остановить. Она — сущий бойцовый пес: вцепится — не оторвешь. А знаешь, что будет, когда она найдет доказательства?
— Она пойдет с ними к хаю.
— Да! — воскликнул андат, хлопнув в ладоши, словно Ота выиграл ярмарочный приз. — А что сделает хай?
— Не знаю.
— Правда? Ты меня огорчаешь. Хай сделает что-нибудь мерзкое, дерзкое и возмутительное. Устроит что-нибудь вроде кары небесной из старых легенд. Мой вариант — это лишь предположение, сугубо частное, хотя я считаю себя довольно сведущим в вопросах неограниченной власти — таков: он направит нашу с Хешаем силу против всех беременных женщин Гальта. Это будет не сложнее, чем извлечь семена из хлопковой ваты. Тысячу семян. Или больше. Кто знает?
— Хешая это убьет, — сказал Ота.
— Не убьет. Согнет пополам, но не переломит. Один ребенок уже погиб прямо перед ним, а на расстоянии трагедии не так ощущаются. Можно и пальцем закрыть гору, если поднести его к глазу. Пара тысяч гальтских выкидышей — неприятно, конечно, но Хешай этого не увидит. Ну, погорюет себе, зальет тоску дешевым вином. А потом займется обучением Маати. И все Хешаево одиночество, отвращение к себе и пожизненная обязанность следить за мной перейдут к нему. Это уже происходит. Хешай любил и потерял, и с тех самых пор терзается виной. С Маати будет то же самое.
— Не будет.
Бессемянный рассмеялся.
— А ты еще глупее, чем я думал! Но пока оставим это. Посмотрим на ближайшее будущее. Я обещаю тебе, Ота Мати: Амат своего добьется. Лиат убьют до того, как хай все узнает, а может, и не убьют, но Амат своего добьется. В Гальте будет кровопролитие. Маати будет страдать до конца дней. Да, и я выдам тебя братьям, хотя с твоей стороны теперь очень низко о том волноваться. По сравнению с чужими бедами это просто мелочь. — Бессемянный замолк. — Ты меня понял?
— Да.
— Усек теперь, что мы должны действовать?
— Мы?
— Ты и я, Ота. Мы можем это предотвратить. Спасти всех. Вот почему я к тебе обратился.
Лицо андата было совершенно серьезно, руки — воздеты в позе мольбы. Ота медленно принял позу вопроса. В ставнях застучал ветер, затылок тронуло холодом.
— Мы можем спасти тех, кого любим. Сарайкет падет, ему уже ничем не поможешь. Город падет, но мы убережем Лиат, Маати и всех младенцев с матерями, которые ко всему этому непричастны. Все, что от тебя потребуется — убить одного типа, который, клянусь, готов сам напороться на нож, если его кто-нибудь подержит. Тебе придется убить меня.
— Так тебя или Хешая?
— Это одно и то же.
Ота встал. Бессемянный поднялся следом. На совершенном лице выразилась боль, поза выражала отчаянную мольбу.
— Прошу тебя! Я все расскажу: куда он ходит, где и когда бывает, сколько вина ему нужно, чтобы упиться до бесчувствия. Всего-то и надо будет…
— Нет, — оборвал его Ота. — Убить? По твоему слову? Никогда.
Бессемянный уронил руки и расстроенно, даже презрительно покачал головой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
