люка и огляделся. Датчики доспехов распустили свои сети, вбирая данные об окружающей среде и атмосфере. Впрочем, Фабий в этом не нуждался. Собственные глаза сказали ему все, что нужно. Тусклый, серый и маленький мир. Песчинка заводской грязи, застрявшая среди злобных звезд.
— Вот это? — Фабий нахмурился и взглянул на Квина. — Серьезно?
— А чего ты ждал? — отозвался тот. Пилигрим был облачен в свою потрепанную боевую броню модели «Тартарос», а силовой топор расслабленно держал в руке.
— Чего-то более… необычного.
Фабий огляделся вокруг. Они сели в квартале, безжизненном и пустом, если не считать разбросанные там и тут россыпи камней, ржавые кучи брошенной техники и пыльные барханы. Неподалеку, словно скелеты застрявших на суше левиафанов, возвышались развалины факторумов и перерабатывающих заводов. Вдали вздымались к небу горы, их вершины окутывали облака парфюма и пыли.
Квин спустился по трапу следом.
— Наш генетический отец не склонен к причудам. Даже в своем нынешнем состоянии бытия. Фулгрим любит, чтобы его удовольствия были такими же, как здания у инженера: сооруженные прочно и грамотно.
— Я чувствую подспудную критику, Нарвон.
Квин хмыкнул:
— Фулгрим делает то, чего от него ждут, и бросает на это все силы и возможности. Он всегда так делал. Стремился быть лучшим во всем. Даже в распущенности. Поэтому он хочет построить совершенный мир — тот, где любой сможет познать утонченные удовольствия и муки, от самого высокого дворянина до самого последнего раба.
— Похоже на Кемос, — заметил Фабий. — Вплоть до частиц в атмосфере. Похоже, будто он сначала отравил здесь все, а потом очистил.
— Так и было. — Квин вздохнул, опустился на колени и зачерпнул горсть песка. — Это и есть Кемос. Он потратил столетия, превращая этот мир в отражение своей родины, а затем воссоздал обстоятельства своего прибытия. — Квин дал песку стечь сквозь пальцы. — Чтобы усовершенствовать свой предыдущий труд.
— Безумие.
— Да. С другой стороны, он всегда был немного сумасшедшим. — Квин некоторое время безмолвствовал. — После Визаса стало еще хуже. Нас могли там спасти, если бы мы проиграли.
Фабий помолчал.
— То есть ты сожалеешь?
— Нет. Что сделано, то сделано. Такова жизнь и мое место в ней. — Квин посмотрел на него. — А ты? Сожалеешь?
— Я вряд ли могу позволить себе тратить на это время. У меня и так его осталось мало.
Фабий обернулся. Вслед за ними по трапу спускалась Савона. Она настояла на том, чтобы лететь с ними, хотя и непонятно почему. Возможно, не смогла устоять перед искушением совершить то, чего не смогли многие ее соперники в легионе.
Савона указала булавой на пелену черного дыма на горизонте:
— Видели? Там идет война. Я заметила, еще когда мы вошли в тропосферу.
Квин кивнул:
— Кемос был неспокойной планетой до того, как Фулгрим взял ее под контроль.
Фабий посмотрел на него:
— Он воссоздает даже войны?
— Он сражается в них снова и снова, проверяя разные стратегии. Ищет идеальную победу, чтобы переписать свою историю. — Квин помолчал. — Иногда он даже позволяет другим выиграть.
— Я был прав. Он сумасшедший.
— Да. Ты точно хочешь с ним встретиться?
— У меня нет выбора, — ответил Фабий и оглянулся по сторонам. — Знаешь, я никогда по-настоящему не понимал одержимости нашего генетического отца воинской славой. Мне всегда казалось, что намного эффективнее просто уничтожить врага с орбиты. Раздолбать все в пыль и строить на пепелище.
— А если они закопаются?
— Есть другие методы. Диверсанты, химическое оружие — существуют сотни способов победить планету и ее население, не предполагающие орбитальной высадки и блистательного наступления под огнем вражеских орудий. — Фабий покачал головой. — Возможно, я переоцениваю интеллектуальные способности нашего вида. Возможно, мы всего лишь чокнутые обезьяны, которых что-то заставляет мастерить дубинки и идти вышибать мозги соседям.
Квин засмеялся:
— А я-то думал, что ты у нас самый умный. До меня дошло еще в день выбраковки, когда семья заставила нас с кузенами сражаться за честь вступить в Третий. — Он провел большим пальцем по лезвию топора. — Война, которую ты описал, была бы похожа на борьбу с вредителями. А чем тогда питаться богам? Где тогда жажда победы, ярость, надежда и отчаяние? Где веселье?
— По-моему, ты уже сам ответил на свой вопрос.
— Нет. Ты не слушаешь. — Квин подался вперед. — В паломничестве я многое узнал. Побеждаем мы или проигрываем, боги пируют на наших деяниях. Человек гладит бездомную собаку, а его маленькое удовольствие от доброго поступка питает Слаанеш. Женщина бьет плачущего ребенка, и в этот ужасный момент эйфории, которую ощущает, она питает Кхорна. Никому не нужный бездельник из Муниторума задумал покончить с жизнью — Нургл жиреет на его отчаянии. Милосердный стратег разрабатывает план бескровной победы, и этим довольствуется Тзинч. — Квин посмотрел в небо, на серый купол, лишенный красок и жизни. — Несущие Слово думают, что боги жаждут поклонения. Но для богов главное — потуже набить животы нашими горестями. Хотим мы того или нет, все мы — лишь мясо для волков. — Он помолчал. — Даже ты, Фабий.
Фабий нахмурился и отвернулся. Под продуваемыми ветром дюнами угадывались остатки дорог — потрескавшиеся полоски феррокрита, уходящие вдаль во всех направлениях, в том числе и к дрожащему, как мираж, силуэту города — их конечной цели. Едва Фабий его заметил, шелест ветра изменился, зазвучав почти как смех.
— Тогда какой во всем смысл? Если мы только мясо, то зачем стремиться к чему-то большему?
Квин покачал головой:
— А зачем жертва пытается убежать от хищника? Ведь ее в конце концов все равно поймают. Почему ей просто не сдаться?
Фабий хмыкнул:
— Мысль уловил.
Квин хлопнул его по плечу:
— Если тебе от этого будет легче, то я думаю, что сами боги — лишь кусочки чего-то большего. Несмотря на всю свою кошмарную силу, они тоже мясо.
— От этого мне совсем не легче, — возразил Фабий.
— Я же сказал «если».
Савона протиснулась мимо них.
— А я по-прежнему считаю, что это ловушка. — Она вдруг остановилась и огляделась. — В какую сторону нам идти? Я вижу только горы.
— Это не горы, — ответил Фабий.
В этот момент приторные облака из духов и пыли рассеялись, открыв сенсорам доспехов чудовищные груды мертвых тел, сваленных друг на друга. Фабий приблизил изображение, хотя и так знал, что увидит. Нагромождения трупов — мужских, женских, детских — вздымались высокими утесами и опускались глубокими ущельями. На вершинах гнездились стервятники, сдирая мясо с переломанных рук и ног или выбирая кусочки повкуснее среди вылезших внутренностей.
— Я оцениваю их численность где-то в несколько миллиардов, — сказал Фабий, быстро прикинув в уме. — Население двух планет или около шести поколений. — Фабий убрал
