Но если уже и над этим миром нависнет смертельная угроза извне или изнутри. То остаётся только молится, чтобы в этом мире ещё остались такие люди, ибо без них он обречён.
Ну, а третий — люди, исповедующие предписанные на сегодняшний день взгляды. Это самая поганя категория. Ибо для них превыше всего именно собственная выгода. И они ради неё продадут и предадут всё, что угодно. Но шкура у них такая, что они могут мастерски притворяться, и кем угодно — монтаньяром, карбонарием, нацистом, демократом, большевиком. И их сложно разглядеть. А они зачастую достигают весьма и весьма высоких постов.
— Сашка, а ты когда-нибудь кавалерийскую атаку видала? — глядя ей прямо в лицо мутными пьяными глазами спросила Марина.
— Иди проспись! Где она могла это видеть, — злобно почти кричит Софи.
— Ты меня… ик не прерывай!
Софи грохнула кулаком по столу.
— Достала! До чёртиков уже допилась. И всё хлещешь.
— И буду… ик хлестать. Слишком уж большой здесь свинарник. Почти как у нас, но хуже.
— Да, здесь конечно не рай, — мрачно соглашается Сашка, — но ты всё равно слишком много пьёшь.
— Ха, теперь и ты взялась мне мораль читать, ну, читай, послушаю, давненько я ничего новенького не слыхала.
— Я не буду тебе ничего читать. Такого права у меня нет. Ты слишком многое пережила, и я могу тебя понять.
— Понять, понять, ну понимай. — Марина снова наливает себе и залпом выпив, продолжает, — А что до кавалерийской атаки, то это наверное самое страшное, что может увидеть человек. Это по-настоящему страшно. Но я к тому времени уже давно научилась прятать свой страх. Их лава шла на нашу. Пан или пропал. Им не было пути назад. Для меня это был уже не первый кавалерийский бой, но запомнила я именно его. Знаешь почему? Я не знаю, сколько было между нами метров, когда он меня узнал, узнал маленькую дьяволицу. И когда он меня узнал, то я увидела, что на меня летит уже не живой человек. Он выронил шашку. Ему было страшно, потому что он узнал меня, Марину Херктерент. Я его не убила. Вроде. Шашкой плашмя дала. Или это не в тот раз было? Но и среди пленных я его не видела.
— Ты ещё ей похвастайся, что с пленными потом сотворила. Я ведь политикой тоже интересовалась, и знаю кое-что о твоих… похождениях. И об этом, и о последующих.
— А могу и похвастаться, — с вызовом говорит Марина, — Расстреляла я их. Всех… Поголовно! Сто пятьдесят шесть свиных рыл. В тот раз. Это уже были не люди. И не стыжусь этого. Ибо после того, что они творили, никто из них жизни не заслуживал.
— А кто ты такая была, что бы столь легко жизнью и смертью распоряжаться? Тоже мне, имперский суд последней инстанции!
— Тебя туда надо было. Да чтобы ты, чистоплюйка, на годовалого младенца, которому голову о камень расшибли, полюбовалась бы, да на мать его, беременную, с распоротым животом посмотрела бы, да мужа её с отрезанными половыми органами и выколотыми глазами, да ещё одного их ребёнка, который спрятаться успел, и всё, понимаешь ВСЁ видел. Пятилетний! И там пол деревни было перерезано. Или повешено. Или заживо сожжено. Повидала бы ты это всё. И что бы ты тогда запела? А? Очень бы хотела я знать!
— У сестрёнки есть бзик на тему оценки людей — Марина привычно пьяна. И разглагольствует. Хотя Сашка подозревает, что ей надо казаться вечно пьяной, чтобы иметь возможность говорить всем гадости. И смотреть на реакцию людей. А назавтра утром спрашивать, что вчера было. Всё-то она помнит. Но сейчас Марина пьяна ровно до состояния лишь бы кто тебя слушал. В данном случае, Сашка. — А людей Софи оценивает следующим образом. Ровня для неё любой, кто сбил десять самолётов. И становится ровней в момент подтверждения десятой победы. До этого человека для неё просто не существует. И плевать, какой титул, или сколько денег. Десять самолётов — это своеобразный критерий — человек что-то может. Доказал, что он человек. Она установила этот критерий. И всегда ему следует. Ты, к примеру, ему полностью соответствуешь. Гордись! Сонька тебе десяток истребителей насчитала!
— Жаль, что меня не было здесь в том поганом девяносто первом году.
— И что бы ты сделала? Стадо тогда людей слушать было не в состоянии. Ему пытались объяснить, что из этого выйдет. Но другие мысли владели стадом тогда.
— Не говори мне о стаде. Я с ним прекрасно знакома. Гораздо лучше, чем ты. Но будь я здесь, — и как-то странно изменилось её лицо при этих словах, — будь я здесь, — повторяет она зачем-то — количество жертв путча не ограничилось бы тремя недоумками, спьяну загремевшими под танк. Я и без танков дел наворотить была в состоянии. Ох, и переложила бы я этой обожравшейся водки толпы у Белого дома, порядком бы переложила. А там штабелями их надо было класть. Как собак бешенных. И фонари разукрасить как следует. Опухоль бесполезно лечить. Её резать надо было! Калёным железом жечь!
— А смысл во всём этом? Сама знаешь, героизм одиночек бесполезен. Ты бы ничего не изменила.
— Я по крайней мере, оказалась бы почти единственной, кто встал на защиту своей страны с оружием в руках. Я просто так стреляться бы не стала. Это ведь вполне достойно, быть последним солдатом империи.
— И сама бы ты умерла бессмысленно.
Глаза Марины сверкнули огнём. Очень медленно и с расстановкой она проговорила:
— Хрен бы меня кто поймал. Нету здесь уже таких спецов. Перемёрли уже все. А все нынешние оптом одной нашей Бестии в подмётки не годятся. Их грёбанные спецслужбы, всемогущие только в боевиках, все эти ФСБ, МВД да прочие ОМОНы на деле собственный *** в штанах не найдут. Не им меня в большом городе ловить. Я в городе — как зверь в чаще. А при тогдашнем бардаке может, и из головки кого-нибудь повезло бы грохнуть. Очень не люблю я смотреть, как гибнет империя. И умирает цивилизация. Не могу я оставаться безучастной. Только и всего. И может, ещё придёт время таких, как я.
Сашка слушает их молча. Марина наполовину пьяна. Как и почти всегда в последнее время. Но её разговоры… Это-то как раз из того разряда, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Нет в её словах ни на грош хвастовства. А есть что-то такое… И грустно Сашке оттого, что в столице умирающей империи несколько лет назад и вправду не оказалось её. Такой странной Марины Саргон. И ещё нескольких сотен людей подобных ей. Всё бы тогда могло быть по иному. Только не изменить уже этого. А жаль.
Смогли бы несколько сотен горячих людей окажись они в нужное время и в нужном месте изменить историю страны и не допустить краха? Видимо, смогли бы. Орущая толпа это одно. Стадо, жаждущее водки и дешёвых развлечений. Вариант римской черни. Хлеба и зрелищ. Или как там тогда говорили? Попсы и колбасы! Ну, что стадо, получили своё? Рады? Стоило вопить и бесноваться? Угробили свою великую цивилизацию, и скоро сами исчезнете как народ. Впрочем, нет, народом-то вы с того года, а пожалуй и пораньше, уже не являетесь. Так, ничем не спаянное и просто люто ненавидящие друг друга население. Стадо! Всё вы угробили, а теперь локти грызёте. Грызите, грызите, бесполезно всё уже. Дохните теперь как скоты, спивайтесь, травясь палёной водкой, надирайтесь наркотой, вешайтесь, так вам стаду, и надо. Люди-то среди вас в большинстве своём давным — давно погибли. Немногих оставшихся вы сами с удовольствием схрумкали. Кто-то сказал, что путь от сохи до атомной бомбы, или если по-другому, от полуфеодализма, а местами и рабовладения, до принципиально иного общества можно пройти за тридцать лет. Так было. Только не следует забывать, далеко не каждый двуногий скот может стать человеком. А для нового общества нужны именно люди. Это-то для общества массового потребления гамбургеров, кока-колы и голливудского бреда нужны именно скоты. Качественны рабочие скоты. Безо всякого наличия мыслительных способностей. А для нового общества нужны были именно люди. Их и пытались создать. Но скот-то в человеке сидит ну уж слишком глубоко. Скот, хищник, гребущий всё на свете под себя. Всё мне, и это мне, и то мне, а это опять мне. Просто дрянь из классического стихотворения. Старт что ли был взят слишком рано? Может, да, а может и нет. Только грустный очень получился финал.
Ну, что старушенция с портретиком будущего алкаша- президента, теперь довольна? За квартиру тебя ещё не убили? Или сама от нищенской пенсии с голоду не подохла?
Верным путём идёте, господа-товарищи. От ракет — к дубинам и морали пещерных людей. Меньше чем за десять лет! Так держать! Стадо! Туда вам всем и дорога. Раз взяли курс на массовое одичание — вперёд. Нынешнее поколение россиян, мать их будет жить при полном феодализме с элементами рабовладельческого и первобытнообщинного строя с худшими их чертами. Сеньоры уже завелись. Можно сказать, уже с замками и дружинами. О душах народа заботятся. Душ по двести крепостных каждому вполне хватит. Здравый смысл, получается, пропили, мозги заменили телевиденьем. Значит так вам и надо. Сидите на игле Останкина и будьте довольны. Голливудского дерьма у них для вас надолго хватит. Гордости-то у вас ни на грош не осталось. Пропили вы её что ли? За зелень всё что угодно сделаете. И с кем угодно. Впрочем, свинье и зелень-то особо не нужна. Она и забесплатно насвинячит. А прочие свиньи ещё и ржать при этом будут.
