…Между прочим, античные историки взахлеб рассказывают, что спасенному Минуцию Руфу ничего не оставалось, как публично покаяться перед Квинтом Фабием за содеянное, отказаться от прав, которые ему совсем недавно предоставило народное собрание и, как и прежде, довольствоваться обязанностями начальника конницы. Более того, ему пришлось отвести своих солдат в лагерь Фабия и приветствовать его как… отца! Римские традиции той поры подразумевали, что подобный шаг говорил об очень многом: отцы обладали огромной властью над своими детьми, и считалось недопустимым сыну ни в какой форме (в том числе политически) противостоять своему отцу! В общем, крайне пафосная картина: остается только верить, что хоть что-то в ней правда?!
Глава 8. Воля народа, или На пути к каннскому позору…
И все же участь разумного и осторожного Квинта Фабия была незавидной. Многие уличные ораторы в Риме ругали его за трусость, а между тем осторожные действия диктатора сковали противника и дали римлянам возможность собраться с силами. Росло недовольство и в армии. Здесь постарался и… начальник конницы римского диктатора, однажды уже спасенный им Минуций, чьи зажигательные патетико-патриотические речи едва не вызвали солдатский бунт. Самый страшный из бунтов, поскольку его затевают большие массы людей, профессионально владеющие оружием. Именно теперь за свою разумную тактику ведения войны Фабия Бородавчатого окрестили еще и Медлителем (по-латыни – Кунктатором). Но на этом острословы не угомонились и презрительно обзывали всесильного диктатора… «педагогом» Ганнибала – так в Риме называли раба, который сопровождал римского школьника из богатой семьи, носил его «книжки» и другие личные вещи. Парадоксально, но издевательство дошло до того, что Фабию припомнили даже его детское прозвище – Овечка! В ответ на ехидные насмешки и грубые обвинения в робости, звучавшие со всех сторон, Квинт Фабий спокойно отвечал: «Бояться за Родину – не постыдно. Надо уметь выиграть войну без сражений». Знаменитый римский поэт Энний сказал о нем потом: «Он один промедлением спас Рим». Конечно, это не совсем так – патетически настроенные близкие к патрицианским кругам (в частности, клану Фабиев) римские историки позднее всячески его возвеличивали в противовес лидерам демократического толка типа Семпрония Лонга или Гая Фламиния, – но доля истины здесь присутствует. Конечно, он не был крупным военачальником и мерой таланта никак не равнялся с Одноглазым Пунийцем, но именно во время его командования после тяжелейших поражений римляне хоть и не смогли нанести серьезного удара карфагенянам, но и сами смогли избежать очередного поражения от грозного Одноглазого Пунийца. А это было в тот момент очень большим достижением, иначе участь Рима могла бы оказаться непредсказуемой. Более того, римляне получили столь жизненно важную для них передышку, которая позволила восполнить потери, понесенные после Тразименского побоища. Фабий не только сохранил армию боеспособной, но и «излечил» ее от «ганнибалобоязни»!
Да, больших побед не было, но именно в небольших стычках Рим медленно и верно истощал мощь врага.
А ведь действительно положение Ганнибала становилось с каждым днем все хуже и хуже. Большого решающего сражения не было и явно не предвиделось. Постоянно теряя людей то в одной, то в другой мелкой стычке, имея перед собой сильную и дисциплинированную армию противника, Одноглазый Пуниец метался по Италии без видимого плана, без определенной цели. Вполне возможно, уже тогда он стал понимать, что, как и Пирр, он не сможет истощить безграничные людские и материальные ресурсы Рима. Ганнибал писал к своему брату Гасдрубалу в Испанию, предлагая ему немедля собрать войска и вторгнуться в Италию по проложенному им маршруту. Но Гасдрубалу, увязшему в борьбе с упорными и цепкими братьями Сципионами и несшему большие потери, было не до похода в Италию. Пополнений с родины тоже не поступало. Римский флот господствовал в море, и «спущенный на воду» проконсул Гней Сервилий Гемин даже совершил пиратский набег на побережье Северной Африки. И хотя закрепиться там ему по собственной оплошности не удалось, но незащищенность африканского побережья в окрестностях Карфагена стала очевидной. Враждебный Баркидам клан Ганнона получил большинство в Большом Совете 104-х и отказал Ганнибалу в необходимой помощи. Его просто подняли на смех: полководец утверждает, что он неоднократно побеждал неприятеля, а сам, вместо того чтобы, как подобает победителю, присылать в родной город добычу, требует новых людей и денег?! Переманить на свою сторону союзников Рима в Средней и Южной Италии Ганнибалу тоже не удавалось. Местные жители крепко держались за римлян и активно сопротивлялись карфагенянам. Ни один италийский город не переходил на сторону «освободителей»-карфагенян. Даже главный противник Рима на Апеннинах – богатейшая Капуя предпочитала выжидать.
Отчетливо замаячила перспектива изнурительного противостояния врагу в чужой, враждебной стране, разложения наемной армии Ганнибала и… гибели, если не будет громких побед и богатой добычи!
…Между прочим, некоторые города предлагали Риму помощь не только воинами, но и золотом. Один только Неаполь выделил на военные нужды Рима 40 больших золотых чаш. Всех перещеголял сиракузский царь Гиерон: он не только прислал новую тысячу лучников и пращников, зерно и фураж, а также 220 фунтов золота, но и дал прозорливый совет: высадив римские легионы на африканском побережье, навязать войну Карфагену у его стен. Сил на ведение активных боевых действий в Африке у Рима пока не было, а вот очередной пиратский набег римлян с берегов Сицилии на африканское побережье – на этот раз пропретора Тита Отацилия – успех имел и наглядно показал карфагенянам, что война в Италии бумерангом вернется к ним…
Теперь стало ясно, почему после Тразименского триумфа, открывшего Ганнибалу прямую дорогу на Рим, он так и не воспользовался представившимся случаем покончить войну одним ударом, ибо прекрасно понимал, что нереально осаждать вражескую столицу, имея в тылу не завоеванную страну. Квинт Фабий провозгласил патетико-патриотический лозунг: «Не видать Ганнибалу мира в Италии!» Карфагенская армия непрерывно уменьшалась, даже когда боевые действия не велись: солдаты гибли во время экспедиций за продовольствием и фуражом для кавалерии. В поисках продовольствия пунийские наемники опустошали и грабили окрестности. Убийства и пожарища никак не вязались с тем обликом освободителя Италии, в котором пунийский полководец так хотел предстать перед ее многочисленными племенами и народами. В лагере самого Ганнибала росло недовольство. Распространялись зловещие слухи: иберийские части готовились перейти на сторону неприятеля; подобные разговоры начались и среди галлов. Все воины требовали жалованья и нормальной пищи. Поговаривали, что будто бы иногда Ганнибал был уже готов бросить пехоту и с всадниками пробиваться на север в Галлию. И лишь мысль, что враги и друзья примут это отступление за бегство и тогда он окончательно потеряет все шансы на господство в Италии, все еще удерживала его от этого опрометчивого поступка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
