посрывал их со стен. Там жуткий бардак. Кровь и портреты.
— Он мертв?
— Не знаю, — заскулила она.
— Звони в скорую. Потом в полицию. Расскажи им все как есть. И потом свяжись со мной.
— Забери меня отсюда, — расплакалась Эмери. — Зачем я только согласилась на эту авантюру, я…
— Дыши, — оборвал Грин. — Ты согласилась потому, что ты журналист, который мечтает заниматься криминальной хроникой. Не думал, что кровь способна вывести тебя из равновесия. Звони в полицию. Я рядом.
Аксель отключился. Сегодня день дерьмовых звонков и странных приветов из прошлого. То, что секретарь был одержим Анной, Грина не удивило. Совершенно. Самоубийство или кто-то заметает следы? То, что там все в крови и сорваны портреты, похоже на самоубийство. Надо дождаться экспертизы и уговорить французов поделиться информацией. А Грин ненавидел такие дела, когда кого-то в чем-то требовалось убеждать.
Аксель оторвался от окна достал сигарету, закурил. На это расследование нужно посмотреть по-другому. Телефон опять пикнул, оповещая о принятом сообщении. Снова Луи Берне. После расследования в Спутнике-7 они почти не общались, соблюдая вежливую дистанцию и уважая границы друг друга. Аксель распутал дело, которое невозможно было распутать, выяснил, что случилось с пропавшей за тридцать пять лет до этого матерью адвоката, и тот на некоторое время провалился в себя, перестраивая основу собственного мира. Поэтому звонок, который состоялся во время разговора детектива с Карлином, удивил и обеспокоил.
Луи Берне сообщил Грину, что к нему обратилась Баррон с просьбой взять дело Эдолы Мирдол. И что он сомневается, стоит ли оно того, потому что его замучили апелляциями по делу Инквизитора. Это был скорее дружеский звонок, чем профессиональный, и Грин сказал Луи, что тот должен принимать решение, исходя из своих рабочих планов. И вот теперь пришло сообщение, что Берне за дело возьмется, хоть и подозревает, что проиграет.
Аксель набрал его номер, адвокат ответил сразу же.
— Требуются пояснения, — произнес Грин вместо приветствия.
— Ну, я пробежал глазами дело, — мягким тоном начал Берне. — Тут не выиграть. Если Баррон отзывает свой диагноз и Эдолу признают вменяемой, это вышка.
— Смертная казнь?
— Ну, я могу попробовать смягчить. Но… дети.
Дети. Чертовы дети.
— Зачем ты берешься в таком случае? Я слышал, что Берне не проигрывает.
Адвокат усмехнулся.
— Потому что в этом случае даже проигрыш можно обернуть себе на пользу. В конечном счете, вряд ли кто-то еще сможет с ней работать. Дашь показания? Выступишь в качестве свидетеля?
— Из меня получится хреновый свидетель защиты, — поморщившись, сообщил Аксель.
Он не заметил, что сигарета истлела до фильтра, выронил ее на стол, выругался, схватил салфетку и смел все в мусорное ведро, предварительно затушив бычок в пепельнице. Глянцевая поверхность стола была безнадежно испорчена. Обидно.
— Мне нужна правда.
— А ты точно адвокат?
Берне вдруг рассмеялся.
— Зная, что вас связывало…
Аксель мгновенно замкнулся, похолодел.
— Это не имеет значения.
— Хорошо. — Луи несколько секунд помолчал. — Спасибо.
Аксель взял телефон, сунул в карман кошелек и вышел из кабинета. Команда работала, он ждал отчеты. А пока должен был структурировать в голове все происходящее. Три жертвы с минимальным перерывом между убийствами. Все трое — из разных слоев общества, ничем не похожие друг на друга. Задушены. Разные места в городе, разное время. Разное всё. Кроме метода убийства.
Как-то все слишком складно и нескладно. Улик нет. Прямых, по крайней мере. Только чья-то сперма в Анне, и это не Бастиан. Марк получил образец ДНК Кристиана (тот удивился, но сопротивляться не стал) и уже привез в лабораторию. Но сколько времени займет анализ? Старсгард дал ему абсолютный приоритет, но в некоторых делах даже подобная поддержка руководства не имеет значения. Сперма — лучшая зацепка. Потому что других нет. На второй и третьей жертвах чьего-либо ДНК не обнаружено. При этом есть синяки и потертости. Была борьба. А ДНК нет. То есть убийца осторожен. Тогда почему он неосторожен в случае Анны? Или она трахалась с кем-то еще, а убили ее позже?
Сузить список тех, кто знал о доме достаточно, чтобы пользоваться тайной комнатой, тоже оказалось невозможным. По документам дом не перестраивался, фирма Кеппела лишь сделала ремонт, косметический. Детективы допросили десятки человек, имеющих отношение к дому, но показания были непоказательными. Теоретически о комнате знали десятки, фактически — никто.
Грин сел на мотоцикл, нацепил шлем и выехал с парковки, продолжая интенсивно думать и не позволяя воспоминаниям заполнять его разум.
Смерть секретаря в Марселе — это часть цепочки? Или самоубийство? Что он знал? Он знал все об Анне. Он знал убийцу? Или, может, кого-то еще, кто влиял на происходящее? О чем Грин хотел с ним поговорить? Расписание, пациенты, секретики. Все, что смог бы вытащить из парня. Что остается теперь? Жаклин.
Через двадцать минут он выехал из Треверберга и направился в сторону Спутника-7. Хвойные леса и тишина — то что нужно. Аксель нашел себе другое озеро, не то, которое связывало его с Энн, и ездил туда, чтобы подумать. Один. Всегда один. Еще минут двадцать — и он будет на месте.
Он должен радоваться. Достаточно данных для анализа, есть даже вещественное доказательство или зацепка. Но упрямая интуиция говорила, что все не так просто. Они собрались поймать маньяка на живца? Идиоты. Он действовал почти безупречно в первых случаях. Да, обнаглел, убив полицейскую. Но неужели ему настолько свернуло голову от чувства собственной безнаказанности, что он решил пойти ва-банк? Как будто вычислить концерт этой… как ее… Авироны было сложно. Легко!
Или это случайность? Нет, раз и Ада, и Карлин знали о певице, не случайность. Это ловушка? Или их пытаются пустить по ложному следу? Или цель убийцы — заставить следствие сомневаться? Он в любом случае начал игру и упивается ею. Интересно, станет ли слать полиции послания? Не хотелось бы. Грин не любил такие коммуникации.
Мотоцикл остановился, Аксель поставил его на подножку, снял шлем и огляделся. Сумерки. Лес. Озеро. Он
