Рамиро достал обмотанную изолентой заточку, которой точил карандаши.
— Вообще-то я к тебе по делу, — сказал Виль, отрезая скумбрии голову прямо на оберточной бумаге. — Ты же, как я слышал, в дружбе с главой управления цензуры? Воевали вместе, он искусством интересуется… Скажи-ка мне, как твой друг комментирует покушение на Врана?
— Боюсь, я тебе ничем помочь не смогу, — развел руками Рамиро. — Поссорились мы с ним некстати…
— Что, прям вдребезги?
— Похоже на то.
— Черт, жаль. А в поплавок заглянуть дашь?
— Дам, да толку? День меня от сети отключил. Это я ночью сегодня обнаружил. Тоже про покушение узнать хотел…
— Вот дъявол! — Виль стукнул кулаком по столу. Бутылки задребезжали. — А я-то губу раскатал. Слушай, может, помиритесь? Сейчас не время для ссор, сам понимаешь.
Рамиро покивал уныло.
— Я пытался. Он сказал секретарю, что для меня его нет и никогда не будет.
— Чем ты ему так насолил?
Рамиро сделал большой глоток из бутылки. Пиво было выше всяких похвал, хоть и тепловатое.
— Да… идейные разногласия. Так что зря ты на меня деликатесы переводишь.
— Это мой вклад в дарское прогрессивное искусство, — пробормотал раздосадованный Виль. — Идиоты. Однополчане, иттить! Как можно посраться на гражданке с тем, с кем в окопе под пулями сидел? Как можно посраться с дролери? Видел я их и в деле, и в гульбе, у них же нервов нет. Они ж нас, людей, всерьез не принимают. Ты, художник, творец, тонкая натура, ты с музами беседуешь, что ты с дролери не поделил?
— Я не тонкая натура.
— Давай я ему позвоню. Говори телефон.
— Ты представишься, и тебя пошлют.
— Я представлюсь твоим именем. Передам через секретаря твои глубочайшие извинения.
— Нет! — Рамиро чуть не подавился. — Не надо извинений.
День решит, что над ним издеваются. После того, что он обнаружил в своем загородном доме… Рамиро, конечно, там прибрал, как мог, но, скорее всего, попытка замести следы преступления разъярила Дня еще больше. А уж после вчерашнего… Денечка в два счета вычислит, кто это натворил.
Рамиро искренне надеялся, что День так разозлился, что запретил себе даже думать о бывшем товарище.
— Не надо звонить, не надо извиняться. Поздно уже извиняться.
— Подтерся бы ты своей гордостью, Рамиро Илен, — в сердцах сказал Виль и махнул рукой. — Ладно, не мое это собачье дело, взрослого мужика воспитывать. Давай лучше выпьем.
Они чокнулись бутылками. Рамиро пошарил среди бумаг, нашел пачку папирос. Элспена от курева отказался, достал жестянку с леденцами и отковырял один из слипшейся массы. Встал, принялся бродить по мастерской, разглядывая стеллажи с холстами, отдельно стоящие картины, пару незагрунтованных еще полотен на мольбертах, верстак, где Рамиро резал багет и планки для подрамников. На верстаке, поверх деревянных брусков, стояли несколько эскизов костюмов.
— Как ваш спектакль?
— Движется. На следующей неделе прогон всей первой части, зашел бы посмотреть.
— Постараюсь. Как себя чувствует госпожа Край? Я читал списки погибших.
— Работает, как зверь. Ни о чем больше не желает разговаривать.
— Может, так и надо, — Вильфрем принялся перебирать стоящие стопкой картинки, вытащил одну, небольшую, темперную, поставил на соседнюю пачку. Помолчал, склоняя голову то к одному плечу, то к другому.
— Слушай, тварюки эти… они жрут друг друга или трахаются?
— Эээ… понимаешь, тут нет литературного сюжета, — голос у Рамиро сделался скучным. Он терпеть не мог объяснять, что и зачем нарисовал. — Это ритмическая композиция.
Виль зафыркал:
— Вот уж точно, ритмическая! Куда смотрела цензура? Это же порнография натуральная, господин художник. Вот что это, как не хрен?
— Да ладно тебе. Цензура эти картинки презирает, худсовет тоже. Да я и не показываю.
— Хрен, спрашиваю, или не хрен?
Рамиро хмыкнул, но ответил обтекаемо:
— Мне тут нужна была диагональ.
— Кстати, о хренах. — Элспена вернулся к столу, пошевелил пальцами над газетой и выбрал кусок скумбрии помясистей. — Давали тут прямой эфир из Вьенто Мареро, про строительство новой авиационной базы, брал я интервью у наших соколов. И вот, на вопрос «Что вы думаете о гибели рейны Амарелы?» один прекрасный сэн вдруг заявил: «Хрена она погибла!» То есть, ни коим образом не погибла, видел, мол, и осязал, слово чести. Своими глазами, мол, видел, своими эмм… членами осязал. Ажно в Маргирее. Так и сказал. Стоит, морда наглая, глаза бесстыжие, лыбится наипаскуднейшей макабринской улыбкой — и ни шагу назад. Я чуть микрофон не уронил, но поздно — все пошло в эфир. Вот это была сенсация!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Кто-то из макабринских офицеров сказал, что рейна жива? — удивился Рамиро. — Эээ… я правильно понял?
— Угум, — Виль покивал с набитым ртом.
— Это или провокация какая-то, или…
— Или чистейшая правда, — Виль облизал пальцы. — А если учесть, что вчера чересчур откровенного сэна приказом короля отозвали в столицу, то я почти уверен, что это правда. Я порасспрашивал о парне, у него три медали «За безудержную храбрость». Похоже, он собирается получить четвертую. Надеюсь, не посмертно.
— Что?
Виль отмахнулся.
— Это я о своем, не обращай внимания. Тут у вас сенсация похлеще, покусились на святое. Я примчался, с самолета — к тебе, но ты, не знаю, каким тебя плохим словом обозвать, расплевался с господином цензурой. И теперь мне придется искать истину длинным извилистым путем.
— Ну, извини. Я о тебе в тот момент не подумал.
— Да ладно. В следующий раз думай.
— Наглец ты, Виль
— Я не наглец, а журналист. Работа такая. В нашем деле без связей — никуда.
— А семейство твое где? — переменил тему Рамиро.
— В деревне, до осени. Слушай, у тебя хлеба не найдется? На юге, представь, только белый жрут.
— Сейчас поищу, но не уверен… — Рамиро встал из-за стола, и тут позвонили в дверь.
Да что ж сегодня за день визитов?
За дверью оказались двое рослых плечистых парней в серой форме, с каманами на фуражках и нашивками в виде скрещенных под короной копий.
— Господин Рамиро Илен? — официальным тоном осведомился тот, кто постарше, с сержантскими лычками на погонах.
— Я.
— Королевская стража. Вы арестованы по обвинению в террористическом заговоре.
— Вот как? — Рамиро поочередно поглядел в честные квадратные лица, кивнул и отступил в квартиру. — Заходите. Мне надо собраться.
— Мы в коридоре подождем, — чуть менее напряженным тоном отозвался сержант. — Собирайтесь, только побыстрее.
— Еще раз извини, — сказал Рамиро, вернувшись в комнату. — Меня арестовывать пришли, в связи с покушением, очевидно.
Элспена выметнулся из-за стола, сцапал Рамиро за грудки и припечатал к стенке:
— Что ты натворил? — страшным шепотом.
Рамиро невольно тоже понизил голос:
— Да ничего особенного, плотину подорвал, в отстойнике, куда фоларей столичных вывезли.
— Идиот. Нашел время.
— Я две недели ходил по чиновникам, никому дела нет. Они бы там передохли все. Виль, что ты меня трясешь, как двоечника! Я это сделал, я и отвечу, хотя, конечно, надеялся, что меня не вычислят.
— Ты подорвал плотину, кретин. Ты сапер! Конечно, тебя вычислили. Чертова Врана, на минуточку, тоже подорвали.
— Ах, вот в чем дело.
— Не так это надо было делать, дурья башка. Не так! Меня бы спросил.
— Ты на Юге был. Слушай, ни с какими террористами я не связан, скрывать мне нечего…
— Тебя вздернут!
— Виль…
— Слушай меня. Молчи. Отпирайся. Не признавайся. Любое твое слово может быть использовано против тебя. Молчи, как немой, ты понял?
— Виль.
— Я подергаю за свои ниточки, но ничего не обещаю. Твое дело — молчать и не признаваться. Ни в чем! Понял?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Понял.
— Господин Илен? — окликнули из коридора. — Поторопитесь!
— Иду! Виль, позвони Кресте, объясни ей… и Ларе, ладно?
— Позвоню. — Элспена шагнул к дивану, подхватил свой чемоданчик, сунул Рамиро в руки. — Вот, тут все самое необходимое.
