Много чего могли, но сделали так, как сделали.
Книги Корнилова изъяли, имя его поскорее забыли — простое же имя, легко забыть.
— Папа, какая хорошая сказка про медведя, кто её написал?
— Да никто, сынок, никто. Пойдём-ка мы ею печку растопим.
Переиздавая «Песню о встречном», будут писать: музыка Дмитрия Шостаковича, слова народные. Что в каком-то смысле правда: Корнилов — народ.
В фильме «Путь корабля» текст Корнилова был заменён на текст поэта Александра Чуркина, песню перепели заново.
Юный Михаил Луконин, ставивший Бориса Корнилова выше всех современных поэтов, отправил ему из Сталинграда, где жил, свои стихи, а следом поехал, как потом рассказывал, для встречи с ним. Только почему-то не в Ленинград, а в Москву Ну, как сам Корнилов когда-то ехал то ли к Есенину, то ли нет. Никакого Корнилова Луконин уже застать не мог, ни в одном из городов. «А где можно найти Бориса Петровича, моего любимого поэта?» — в ответ бешеным шёпотом: «Нигде, пацан!»
Ольгу Берггольц арестовали в ночь с 13 на 14 декабря 1938 года как участницу зиновьевско-троцкистской организации, «готовившей террористические акты над т. Ждановым и т. Ворошиловым».
Свою вину она отрицала.
2 июля 1939 года Берггольц была освобождена за недоказанностью обвинения.
На воле она напишет стихотворение «Борису Корнилову»:
…Не стану прощенья просить я,ни клятвы — напрасной — не стану давать.Но если — я верю — вернёшься обратно,но если сумеешь узнать, —давай о взаимных обидах забудем,побродим, как раньше, вдвоём, —и плакать, и плакать, и плакать мы будем,мы знаем с тобою — о чём.
Берггольц была восстановлена как кандидат в члены ВКП(б), а в 1940 году вступила в Коммунистическую партию.
Петра Тарасовича Корнилова арестовали 7 марта 1938 года, меньше чем через месяц после убийства его сына.
На Петра Тарасовича дал показания уже арестованный директор неполной средней школы И. М. Монахов.
Следом потянули целую учительскую группу города Семёнова, из которой начали лепить банду: инспектор роно Н. И. Крестовоздвиженский, учитель Б. А. Никифоровский, учитель К. М. Белоруков.
Искали в доме Корниловых оружие, ничего не нашли. Изъяли паспорт, военный билет и 30 книг сына.
Пётр Тарасович успел сказать жене: вины за мной нет.
Через 2 месяца и 20 дней после ареста — 27 мая 1938 года, в Горьком, его допросили: антисоветской эсеровской деятельностью занимались? признаёте вину?
Да, признаю вину.
Обвинили — без всяких оснований — в том, что стрелял в учительницу Александру Павловну Крылову: она была ранена перед входом в школу, где он был директором.
А что? — сидел в кабинете директор и стрелял по подчинённым учителям, почему бы и нет. Всё сходится.
Окончательное обвинение зачитали 2 апреля 1939 года: «…в 1936 году вовлечён в антисоветскую повстанческую террористическую эсеровскую организацию, организованную Монаховым И. М., и по его заданию проводил антисоветскую деятельность, направленную против мероприятий ВКП(б) и Советского правительства, восхвалял врагов народа Каменева и Зиновьева и разделял их шпионско-террористическую деятельность, проводил работу по антикоммунистическому воспитанию в школе взрослых, саботировал решения ЦК ВКП(б) и Советского правительства в деле народного образования».
Признаёте себя виновным? — спросили.
Не признаю, — ответил.
Ситуация ровно как у сына, но здесь машину застопорило.
27 мая 1939 года дело отправили в Москву для рассмотрения его в Особом совещании при НКВД СССР.
10 июня 1939 года Пётр Тарасович умер в больнице при Горьковской тюрьме. Причиной смерти записали туберкулёз лёгких, гортани и кишечника.
Все, кто шёл по одному делу с ним — Монахов, Белоруков, Крестовоздвиженский, Никифоровский, — вскоре вернулись домой: дело закрыли.
Только у Петра Тарасовича Корнилова не было никакого туберкулёза! Он был здоровый мужик. Его били на допросах, требуя признания, и умер он от сильнейшего горлового кровотечения.
Жена, Таисия Михайловна, ещё не зная ничего, послала денежный перевод мужу. Ей пришёл перевод на ту же сумму из тюрьмы — вроде как от мужа. На самом деле совестливое, чёрт его раздери, начальство приказало деньги отправить назад: не пригодились.
Правда открылась чуть позже: из тюрьмы вышел один заключённый, лежавший в больнице вместе с Петром Тарасовичем, и по его предсмертной просьбе рассказал Таисии Михайловне, как всё было.
Пётр Тарасович проработал в сельских школах 36 лет, родил великого поэта и своей стойкостью на суде спас нескольких других учителей.
Впрочем, мясорубку репрессий тогда, к 1939 году, начали тормозить. Тысячи и тысячи недоубитых возвращались домой.
Елизавета Петровна, его дочка, сестра Бориса, проработала в школе 30 лет, Александра Петровна, другая сестра, — 38 лет.
В 1955 году одновременно и независимо друг от друга мать, Таисия Михайловна, и первая жена, Ольга Берггольц, начали хлопотать о пересмотре дела Бориса Корнилова.
В январе 1957 года матери написали: дело пересмотрено, сын не виноват. Но и не жив. А они с Ольгой всё ещё верили, что жив.
Людмила Григорьевна Борнштейн вышла замуж и дочке своей, Ирине, дала новое отчество, по второму мужу. Про настоящего отца не говорила ей до самой своей смерти в 1960 году. Но всё это время Людмила переписывалась с Таисией Михайловной. Та наконец и открыла выросшей и повзрослевшей Ирине, кто её отец. Ирина села в самолёт и полетела в Горький, а оттуда на автобусе — в Семёнов: впервые встретиться с бабушкой…
В 1962 году в Семёнове появилась улица Бориса Корнилова — бывшая Крестьянская. Что ж, раз у «Песни о встречном» были народные слова, то крестьянский род имеет право хоть одного своего сына назвать по имени.
Литературовед Николай Лесючевский не пропал, поднялся ещё выше: побывал редактором журнала «Звезда», главным редактором издательства «Советский писатель», членом правления Союза писателей СССР.
В 1964 году ему в лицо зачитали его доносы — с подачи Лесючевского не только убили Корнилова, но и посадили Заболоцкого. Литературовед хорошо знал своё дело, жил между строк в чужих стихах, кусал, как клещ. Прослушав собственные доносы, он в обморок не упал — только истерично кричал, что так понимал свой долг тогда.
От разрыва совести не умер.
Даже до закладки памятника Борису Корнилову, в 1967 году, дожил — но отчего-то не приехал, а то мог бы явиться бы с цветами, речь произнёс бы, с цитатами, как умел.
Таисия Михайловна живого сына не дождалась, дождалась каменного. Пришла к памятнику, сказала вслух: «Здравствуй, Боря!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
