Потом, когда шляпу передают слуге, и вовсе на плечо. К слуге отправляется и плащ. Под ним обнаруживается сюртук строгого покроя.
– Что у нас тут? – Лицо человека все еще скрыто маской.
– Доставили новую партию. – Слуга кланяется.
– И как? Есть что-то интересное?
– Не могу знать наверняка, но по косвенным признакам у трех девушек имеется Дар.
– Хорошо, позже. Что-то еще?
– Брат настаивает на продолжении работ. Он уверен, что почти сумел разгадать точные признаки дурной крови.
– Это я слышу последние лет десять. – Незнакомец отмахнулся. – Из важного что?
– Наш партнер перестал выходить на связь. – Слуга небрежно отряхнул капли с плаща. – Как и иное доверенное лицо…
Господин в черном замер:
– Что произошло?
– Нельзя сказать точно, но мне кажется, план провалился.
– Дерьмо, – выругался незнакомец. – А я ведь предупреждал, что этому пройдохе нельзя верить! С другой стороны, его кровь… кровь не врет. Ну и где нам взять другую? Нет, вот дерьмо!
В стену полетела ваза, подхваченная со стола.
Впрочем, господин в черном довольно быстро справился с собой. Хотя Эва и чувствовала гнев, в нем кипящий. А потом все исчезло.
Раз! – и вот.
И опять туман. Белый-белый. Пушистый, как первые облака. А она блуждает в тумане… нет. Не блуждает.
Она немного потерялась, но обязательно найдется.
Надо успокоиться.
Сосредоточиться.
И отыскать Тори. Именно. Представить ее… Если в Эве есть кровь драконов, то она справится. Именно так. Взмах крыльев.
Она – не хрупкая птичка.
И не слабая.
Нисколько.
Она – потомок огромных ящеров и приказывает этому миру, этому туману подчиниться! Показалось, даже крылья будто больше стали.
Показалось.
Зато туман рассыпался.
Снова… дом?
Дом. И Тори. Подземелье. Пещера. И в ней алтарь, на котором лежит девушка.
– Тори? – Эва все же меняет обличье, потому что разговаривать, пока ты зимородок, не слишком удобно. И сестра оборачивается.
Какие страшные у нее глаза.
– Я думала, что все уже, – сказала Тори, выдыхая. А потом разжала руку. – Ненавижу музыку.
– Неправда.
– Правда. Просто… настоящая леди должна уметь играть на клавесине. Или скрипке. Или арфе, на худой конец. А у меня дудка есть.
Черная, словно обуглившаяся.
– Все хорошо, – соврала Эва.
А Тори кивнула и вздохнула:
– Наверное. Для кого-то точно хорошо…
– Ты давно здесь?
– Давно. Я… играла. И ко мне приходили. А потом уходили. Я отпустила их. Кого смогла. Ушли не все. Но те, кто остались, привели сюда. Видишь?
– Кого?
– Ты не видишь? Посмотри. – Взмах руки, и все неуловимо меняется. Та же пещера. Только теперь факелы на стенах горят ярко. Отблески их ложатся на смуглую кожу девушки, растянутой на алтаре. Руки и ноги ее схвачены цепями, но девушка все равно ерзает. Она пытается кричать, да только и рот ее завязан.
– Это…
– Он приносит жертву. Он приносит их в жертву… и это красиво. – Тори смотрит, завороженная происходящим. А Эве страшно.
Очень-очень.
Потому что темный клинок в руках человека, что спрятал лицо за маской, касается кожи. И выпускает красные ручьи.
Один.
Другой.
Их становится больше и больше, а девушка бьется…
– Прекрати! – Крик Эвы заставляет картину рассыпаться. Она даже может снова дышать.
– Их много… красивых и не очень. Я сначала думала, что он выбирает красивых, но ему без разницы. У одной лицо было изуродовано, другая и вовсе рябая, да еще и толстая. Но он всех их…
– Ты давно здесь?
– Вечность, – серьезно сказала Тори. – Но зато я знаю теперь, что это за запах. Рассказать?
Эва прикусила губу.
Надо ли ей знать?
– Так иногда пахло от отца, помнишь? Он уезжал, когда мы были маленькими. А потом возвращался. И пахло от него вот так же. Смертью.
В черных глазах Тори оживает безумие.
– Погоди. – Эва схватила ее за руку. – Если ты здесь давно, ты должна была видеть! Его лицо или хоть что-то! То, что поможет его найти.
– Дракон, – ответила Тори, не сводя взгляда с алтаря, на котором снова кто-то умирал. – У него на руке перстень с драконом. А еще шрам. И поэтому он очень редко снимает перчатки.
– Хорошо. – Эва сжала руку покрепче. Нельзя ее отпускать. – А еще что? Ну же, вспоминай!
Она и сама пытается. Честно.
Карета… экипаж без гербов, да и вида затрапезного. Таких в городе тысячи. Кучера Эва вовсе не разглядела. Плащ модный, а потому опять же таких множество.
Маска?
Руки?
Руки в перчатках. Черных. Черные-черные перчатки…
– Он иногда приходит сверху, но уходит всегда через подземелья. – Тори задумалась. А потом подняла дудочку. – Знаешь, а ведь мы можем спросить.
– Нет!
Это опасно.
Она не умеет играть. Да и мир вокруг, он такой… такой… неправильный.
Но Тори уже не слушает. Она выводит свою мелодию, от которой хочется закричать и, зажав уши руками, рухнуть, покатиться по полу. Но Эва держится.
А дудочка…
Стонет. Рыдает.
Всхлипывает обиженно, по-детски. И в нервных переборах ее слышатся голоса. А мир меняется. Больше. Сильнее.
Серость.
Размытость.
Тени.
Они опять провалились. Куда? Куда-то ниже Изнанки, хотя разве подобное возможно? Но выходит, что да, что…
Темень.
Туман. Серый с переливами. И люди в нем. Девушки. Они выходят одна за другой. И встают перед Тори. Одна за другой.
Одна за другой.
А она продолжает играть. И теперь в музыке звучит просьба.
Ее слушают.
Просто.
– Покажите! – требует Эва, взмахивая крыльями. Здесь, внизу, они невероятно тяжелы.
– А ты? – Девушка с коротко остриженными волосами непонятного цвета поворачивается к Эве. – Ты нам покажешь?
– Путь?
– Путь, путь, путь… – подхватывают они.
– На свободу? – уточняет Эва.
Смех ей ответом. И страшный до того, что она опять с трудом удерживается, чтобы не убежать.
– К нему, – говорят души. – К нему путь… путь, путь, путь… к нему… покажешь?
– Я не знаю его имени, но если узнаю, то… как?
– Перо, – просит та, с короткими волосами. – Оставь свое перо. И ему подари.
Это наверняка небезопасно. Точнее, наверняка это очень и очень опасно, но Эва выдирает перышко. Как можно отказать умершим. И то, лазурно-синее, ложится на ладонь.
– Хорошо. – Девушка прячет перо в волосах, а прочие исчезают. – Я… ему понравилась. Ему редко кто нравится. Но мой Дар был силен. И он решил, что я смогу сделать то, что не сумели остальные.
– Что?
– Подарить ему наследника.
Только теперь Эва видит, что живот девушки выдается вперед.
– Я тоже была счастлива. Я ведь и вправду поверила, что теперь все будет иначе. Что и таким, как я, может повезти. Понимаешь?
– Как тебя зовут?
– Доротея. Моя мать назвала меня так.
– Что случилось?
– Целитель. Сказал, что плод вот-вот погибнет. Что он нежизнеспособен. Он думал, что я сплю. Но я выплюнула его капли. Из-за них все. Сперва ведь было хорошо. Меня не тошнило. И голова не кружилась. И я слышала его, моего ребенка. А целитель – он солгал. Про болезнь. Про пороки. Усыпил меня… Сказал, что если тот, кого я люблю, хочет, то можно рискнуть, но смысла немного. Мой Дар слишком слаб, чтобы я могла выносить дитя Повелителя Мертвых. Что если промедлить, наш сын умрет. И это будет напрасная смерть…
Боль ее так сильна, что Эва чувствует ее.
– Что он сделал?
Надо ли знать ответ? Эва ведь может уйти. Забыть. Сказать себе, что ничего этого не было, что все привиделось, примерещилось.
– Он принес нас в жертву. Сказал, что есть обряд, который наделит нас Силой, что целитель врет. Есть обряд, только надо, чтобы я верила.
И она поверила.
Женщины издревле верят мужчинам. И в мужчин тоже. Так уж повелось.
– Я найду его, если ты покажешь. Ты видела его, правда?
Кивок.
– И…
И протянутая рука.
