…Чай с мятой, она будет заваривать ему чай смятой. Я никогда не любил, а он, наверное, любит с мятой.
Представилось вдруг близко-близко веснушчатое, с пышными желтыми усами лоснящееся лицо Рудика — он подносит к губам чашку, ноздри вздрагивают, губы растягиваются, а глаза жмурятся от удовольствия. А рядом появляется гладкое личико Нади, опушенное мелкими колечками химической завивки, тоже зажмуренное по-кошачьи и довольное… Она будет целовать его в веснушки и щекотать за ухом, разглаживать ему рубашки, дарить на день рождения семейные трусы… Я сам виноват, Люба права.
У меня не осталось ничего, кроме пустого дома, погон и миссии, во исполнение которой еще сегодня ночью я готов был умереть.
Сегодня моя жизнь упала в цене.
Устал я. Мне бы подышать немного свежим воздухом…
Delete, delete, delete…
— Все готово, — напомнил вернувшийся Столбун. — Все трое в пятом, в камере для допросов. Микрофоны выведены на пульт.
— Идем, — качнулся я.
Столбун проводил меня до раздевалки. Там я снял одежду и достал из шкафчика «костюм звездолетчика», как мы это называли. Гладкий бледно-зеленый комбинезон без единой выступающей детали. Ни завязок, ни ремня — ничего, что можно затянуть телекинезом. Только на груди маленькое гнездо для микрофона. Я втиснулся в костюм, как в холодную кишку, напялил капюшон и маску. До этого я примерял комбинезон всего один раз — когда яйцеголовые устраивали презентацию. Новая разработка, пел доктор Зябов, возглавлявший направление защитного снаряжения. Спасает от огня, тока, радиации и воздействия отравляющих веществ. Помнится, выглядел я тогда в этой разработке, как постаревший Ихтиандр. Сейчас смотреться в зеркало не было никакого интереса. Я приклеил микрофон и вышел в коридор.
Ботинки Столбуна загрохотали в гулком коридоре, а моих шагов не было слышно вовсе. Я чувствовал себя невидимкой.
Камеру для допросов, гладкий белый куб, нашпигованный датчиками, никогда не использовали по назначению. Она ждала конкретных посетителей, и сегодня один из них сидел здесь, наглухо пристегнутый к креслу.
Вести допрос аномала, не обвиняемого, по большому счету, ни в одном преступлении, предусмотренном существующим уголовным кодексом (по поводу мошенничества и прочего с ним без всякой телепатии при случае переговорят другие заинтересованные лица), мне тоже еще не доводилось. Тактика не была отработана. Нет, скажем так: тактики не было.
Я поздоровался с Медведевым и ободряюще кивнул Киму (в спецодежде оба телепата выглядели одинаково, но разницу в телосложении и хромоту под костюмом звездолетчика не скроешь).
Бенард казался спящим: сидел, подавшись вперед, беловолосая голова покоилась на груди, глаза были закрыты. Мысли казались потухшими, кора мозга едва мерцала.
— Готовы? — дежурно спросил я.
Ким кивнул. Медведев размял пальцы с противным хрустом и обнажил кисть правой руки.
— Начнем с разминки.
Медведев подковылял к Бенарду вплотную и положил ладонь ему на лоб. Вздрогнул — есть контакт. Я мельком глянул на Кима: тот не переменил позы. Стоял по-прежнему по стойке «вольно».
— Ваше имя.
Бенард не ответил.
— Назовите ваше имя, отчество и фамилию. Это формальный вопрос, ответ на который мы и так знаем; не стоит оборонять его, как военную тайну.
Что-то полыхнуло в голове Чревовещателя. Медведев изумленно отшатнулся и повернулся ко мне:
— Пахом.
— Спасибо. Назовите дату и место рождения.
Чревовещатель только еще ниже опустил голову.
— Держится, — спустя полминуты прошипел сквозь зубы Медведев.
На лице Бенарда выступил пот.
— Это ненадолго, — сказал я больше для Чревовещателя, нежели для телепатов. — Назовите дату и место рождения.
— Без толку, — сказал Ким с досадой, — Глухо. Как будто забыл напрочь.
Я готов был в это поверить, судя по картинке в голове Бенарда. Но нет, скорее панцирь ментальной защиты был прочнее, чем мы предполагали. И Чревовещатель не намерен был отрываться ни на чуть, чтобы вслед за безобидными, не содержащими ничего запретного и компрометирующего воспоминаниями не истекли через щель в защите страхи, пороки и сомнения. После того как Медведев вслух произнес его тайное имя, Бенард утроил оборону. Жаль, медики предупредили, что второй сеанс будет возможен не раньше чем через неделю. У Чревовещателя оказалась гипертония и еще букет противопоказаний к препаратам, которыми мы воспользовались при подготовке.
— Отставить комментарии, — негромко заметил я Киму. — Я задаю вопросы, вы озвучиваете ответы. Если, конечно, господин Пахом сам не соизволит проявить сотрудничество.
— Не соизволит, — проскрипел Медведев.
— Ладно, едем дальше по списку. Простой вопрос: гражданином какой страны вы являетесь?
Время шло. Бенард продолжал молчать. Его мозг жег в эти секунды сотни килокалорий, поддерживая силовой щит, стискиваемый импульсами двух телепатов.
— Он читает про себя стихи, — сообщил Медведев, — про Шалтая-Болтая.
— Это от отчаяния, — подбодрил я телепатов. — Недолго осталось.
Оборона наконец дала брешь — и Ким среагировал прежде Медведева.
— Картотека, — произнес с тихим ликованием наш новоявленный тайнознатец. — Я знаю, где он хранит свою картотеку на магов… э-э… аномалов. Пятьдесят-девять-с-чем-то-там тысяч случаев. Примерно пятая часть — еще не обращенные, но… э-э… «перспективнички». Приятели, приятели приятелей, дальняя родня, ученики, случайные люди…
— Где?
— В подоконном холодильнике у Пита на съемной квартире. Адрес он не помнит, зато пошагово знает маршрут от школы и от своего дома. Я могу нарисовать.
— Сейчас Серебренников подойдет, с ним и займешься. Дальше!
Еще вчера я бы возликовал: все-таки не зря мы за Кима хлопотали, чутье на секреты в нашем деле дорогого стоит. Но сейчас я просто мысленно поставил ему плюсик за старание.
Бенард глухо зарычал и оцепенело повел головой, пытаясь вывернуться из-под ладони Медведева.
— Карточки заполнены шрифтом Брайля, — продолжал Ким. — Он составлял их в поездках и отсылал по почте на свой абонентский ящик. Циркачи, кроме Пита, про них не знали. Знал еще один человек… Он… не могу, дальше туго идет… короче, этот человек должен прийти и забрать их из тайника.
— Кто? Имя!
— Никак, — с усилием выговорил Ким.
— Андрей Гаврилович, — донесся из невидимого динамика голос Сафьянова, — приехал Серебренников.
— Обеспечь ему трансляцию в компьютерный зал.
— Так точно.
— Пахом, вспомните человека, который должен забрать вашу картотеку.
— Вот зараза, — обозленно отозвался второй телепат. — Глушит импульс, орет Шалтая-Болтая…
— Отставить комментарии, — повторил я с нажимом и перевел взгляд на Кима. Тот безнадежно помотал головой. И тут очнулся Мозгонавт.
— Этот человек должен приехать издалека. — Его голос сделался напряженным. — Но, возможно, он и не приедет… скорее всего… точнее, предположительно, он знает об этом допросе. — Медведев, как всегда, с трудом подбирал слова. Ничего, после допроса «сольется» Серебренникову, тот подыщет нужные формулировки.
— Откуда факт допроса может быть известен человеку, который должен забрать из тайника вашу картотеку?
— У него порок сердца… у того человека. Бенард увидел и сказал ему об этом во время последней встречи, — выдал Медведев.
Это явно не был ответ на мой вопрос, но в случае с телепатией такое было в порядке вещей. Человек может вспомнить совсем не то, к чему его подводит собеседник. Какие-то совершенно посторонние на первый взгляд детали: дырка на одежде, прыщ на подбородке, запах изо рта. В случае с Бенардом наиболее вероятными были как раз воспоминания, касающиеся не внешности, а запахов, тактильных ощущений и других не видимых взгляду характеристик.
— Вспомните вашу последнюю встречу. Где она происходила?
— На кухне, — передал Медведев.
— Чья это кухня?
— Это кухня того человека. Он провидец. Он сидит напротив Бенарда за столом, они пьют холодный клюквенный морс. Этот человек читает вслух стихи про Шалтая-Болтая.
— Нет, это наш Пахом создает ложные воспоминания. Не дай ему уплыть в фантазии, Медведев, мне нужны ответы сейчас. — Я почувствовал, что теряю всякое самообладание. — Кто создал Волшебный цирк Белоснежки? С какой целью? Что ты, Пахом, делал в этом цирке? Ну же, Медведев, нажми, давай, нажми, как ты умеешь!
И Медведев нажал. Бенард с усилием, от которого дрожь пошла по его телу, поднял лицо, разомкнул веки (стеклянные глаза смотрели в разные стороны) и вдруг закричал страшным, предсмертным криком; и секундой позже заорал Медведев.
— Им больно! — кинулся ко мне Ким, сдирая на ходу маску. — Андрей Гаврилович, сделайте что-нибудь!
