и голосов которых он совсем не помнил.
Прошло столько времени, забылось многое, но залечить оставленные неизбежными событиями раны время так и не смогло. Потому Рей знал, что и в этот раз оно не спасет его от боли. В этот раз горе сломает его первым.
Теперь дракон понимал, что испытывал его брат, потеряв жену. Только никак не мог понять, как ему удалось вытерпеть боль утраты, как удалось смириться и жить дальше. Из-за неподвластных ему чувств Рейнард чувствовал себя слабым, невероятно слабым, ведь сами чувства вопреки всему оказались подлинными.
Должно быть, прошло не больше часа с ухода Лейва, дождь утих, с улицы доносились голоса проснувшихся жителей, но Рей не особо обращал на них внимание. Устав глядеть на мертвое лицо, он давно спустился с табурета на пол. Сидел, прислонившись спиной к койке, и сверлил невидящим взглядом потухшие дрова в камине.
В лачуге было темно и холодно, но дракон не чувствовал холода, а мрака, едва разгоняемого серыми проникающими через щели в стенах лучами, не боялся. Сейчас он предпочел бы ослепнуть, чтобы не видеть бледное лицо с закрытыми глазами — глазами, в которые он столь сильно желал посмотреть. Еще хотя бы раз.
В какой-то момент холод все же пробрал его до самых костей. Горячей влажной шеи чуть ощутимо коснулись ледяные пальцы, обессилено соскользнули к ключицам. Рей задержал дыхание, грудь тотчас сдавило чем-то тяжелым. Боясь, что это всего-навсего обманчивый сон, он резко выдохнул, поднялся, перехватив женскую руку, сжав бледные пальцы.
Она смотрела на него сквозь размытую пелену, привыкая к теплу, вначале показавшемуся ей жаром, прислушиваясь к собственному дыханию, неровному и свистящему. Видела, как светятся янтарным огнем его усталые неверящие глаза, и желала обнять его сейчас, были бы только силы.
— Рей… — шепнула глуховатым голосом, чем и согнала с него в одно мгновение морок.
Мужчина опустился на кровать, сжал обеими руками ее кисть, поднес к губам и обдал горячим дыханием, вызывая приятную волну дрожи.
— Я боюсь, что это наваждение. — Он не спускал с нее глаз, осматривал лицо, к которому медленно возвращался румянец. Стук яростно бьющегося сердца отдавался в висках, все клокотало внутри, как в котелке с кипятком.
Мика сглотнула подступивший к горлу ком слез, прикрыв глаза, слегка качнула головой.
— Не наваждение, — посмотрела на него вновь, перебарывая слабость, растекшуюся по всему телу, и превозмогая головную боль, приподнялась на локтях.
Тихие слова словно оживили его — Рейнард подался вперед, притянул девушку к себе, обнял нежно и крепко. Воздух потяжелел, каждый вдох давался им с трудом. Он гладил ее по спине и распущенным волосам, слегка сжимал пряди в кулаке, в то время как она пыталась накопить в кончиках пальцев силы, прогнать усталость, чтобы посильнее сжать его в объятиях. Но все что могла — это цепляться за ткань рубахи.
Уткнувшись носом в широкое плечо, Микаэлла закрыла глаза, прислушалась к тяжелому дыханию. Чего-то не хватало. Чего-то важного, сильного, того, что оседало глубоко внутри с их самой первой встречи. Она чувствовала его тепло, слышала, как бьется сердце, однако все это было таким далеким, будто они стояли на разных берегах реки, друг напротив друга. Пытались докричаться, дотянуться, взлететь, чтобы преодолеть расстояние, но все попытки терпели крах, а река становилась все шире и глубже.
— Значит, сила осколка подействовала… — с каким-то неведомым Мике облегчением выдохнул Рей. Она оторвалась от его плеча, заглянула в глаза, скрывая в глубине своих немой вопрос, и мужчина пояснил: — Осколок камня душ. Лейв позволил… Пожертвовал своим желанием, чтобы попытаться спасти тебя.
Он легонько коснулся ключиц девушки, провел пальцами по ожогам, и Мика запоздало почувствовала жжение на коже, точно от нагретого металла. Но зудящая боль не смогла затмить внезапно поднявшуюся откуда-то из глубины боль душевную — режущую ножом по сердцу, жгучую и тяжелую, как валун.
Дрожь пронзила тело, легкие сжались, выдавливая из груди остатки воздуха. Микаэлла задышала тяжело, с надрывами, чувствуя, как кипят на глазах слезы, и вспоминая, как предательски дрожала ее рука, сжимающая золотое перо над невесомым листом бумаги. Содержание договора страшным клеймом отпечаталось в сердце.
— Да… — Мика рьяно закивала, судорожно хватая ртом воздух под недоумевающим и одновременно тревожным взглядом янтарных глаз. — Да, похоже, это сработало…
Зажав рот рукой, девушка пыталась сдержать рыдания, но у нее не получалось, и она разревелась в полную силу. Слезы текли ручьем, все внутри металось и рвалось в клочья. Не вынеся ее скорбного вида, дракон вновь сжал ее в объятиях, полагая, что лишающие ее дыхания слезы вызваны внезапно свалившимся потрясением.
То, что он не мог прочесть ее мысли, почувствовать ее боль, сильно угнетало его. Но, несмотря на это, его не покидало ощущение, что плачет она вовсе не от изумления и не из-за радости пробуждения. Спросить истинную причину горя не решался. Молчал, сжимал крепко-крепко, будто желая слиться воедино, и боролся с неуместной слабостью. Слабостью перед женщиной, ставшей для него вдруг таинственной, непонятной и недосягаемой.
Медленно пробегали секунды, не спеша складываясь в минуты, и Микаэлла постепенно переставала чувствовать боль. Равнодушие на какое-то время смогло притупить ее, образовав внутри пустоту, в которую безостановочно утекали все чувства. Слезы высохли, только горящее лицо и что-то скребущее внутри продолжали напоминать о принятом решении. Мика нехотя отодвинулась от мужчины и прижала руки к животу, страшась поднять глаза, поймать взгляд, который, казалось, мог пронзить ее насквозь и с легкостью вскрыть ларец тайн.
Неторопливо зашелестел тихий, как будто отрешенно-потухший, голос, заставляя волоски на коже дракона вставать дыбом:
— Связь исчезла, да? — Мика потянулась к его груди, желая своими глазами увидеть угли, оставшиеся от метки, но так и не коснулась, не решилась — опустила руку и сцепила пальцы в замок. По лицу пробежала легкая тень усмешки. — С самой первой секунды связывания я так мечтала избавиться от твоего общества и вязи, однако не заметила, как это желание угасло. Забыла и, кажется, смирилась… А теперь я всей душой ненавижу себя прежнюю, подзабытое желание которой всплыло, когда я этого уже не хотела. Прости… за то, что больше не сможешь связать себя с женщиной. Было бы лучше, не прояви ты тогда ко мне жалости.
— Лучше для кого? — резче, чем хотелось, спросил Рей. — Ты бы погибла от рук вождя, а я, получив камень, улетел бы из фьорда, оживил бы Эидис… Да, возможно, так было бы лучше.
