На пути во Владивосток ледоколы, укрываясь от штормов, несколько раз заходили в необитаемые бухты. В заливе Наталии были описаны бухты Петра и Павла, которые, как оказалось, гораздо глубже вдаются в берег, чем было показано на картах.[487]
20 октября «Таймыр» и «Вайгач» вернулись во Владивосток.
Арктические путешествия не бывают лёгкими, но на этот раз в составе экспедиции не было даже заболевших.
В советской литературе, как известно, были развиты виртуозные формы иносказаний. Л. М. Старокадомский, не называя Колчака по имени, сумел дать ему (заодно с капитаном Давыдовым) самую хорошую характеристику. «По прекрасной традиции лучших представителей русского морского командования… – писал он, – здоровье и благополучие команды „Таймыра“ и „Вайгача“ были предметом постоянной заботы командиров и врачей этих судов. Конечно, в царском флоте офицерский состав был резко обособлен от „нижних чинов“, но на судах экспедиции, по крайней мере во внешних проявлениях, отношение командного состава к матросам было достойно культурных и гуманных людей».[488]
Вскоре по возвращении во Владивосток пришла телеграмма: Колчака вызывали в Петербург для продолжения службы в Морском генеральном штабе. Впоследствии он рассказывал, что не без колебаний согласился на возвращение в Штаб. Было досадно, что в экспедиции, организации которой он отдал столько времени и сил, ему удалось дойти только до мыса Инцова. У этой экспедиции были блестящие перспективы: ведь именно она, когда её возглавил герой Порт-Артура Б. А. Вилькицкий, открыла Землю Николая II (ныне архипелаг Северная Земля). Но, с другой стороны, из Петербурга сообщали, что появились возможности для скорейшего продвижения в жизнь судостроительной программы.[489] И перевесило стремление участвовать в дальнейшей работе по воссозданию Российского флота.
В послужном списке Колчака говорится, что 9 ноября 1910 года «приказом командира Владивостокского порта по приказанию товарища морского министра» он командирован в Петербург. 15 ноября транспорт «Вайгач» был сдан. После этого Колчак выехал в столицу. Дома его ждали жена и сын Ростислав, родившийся 24 февраля 1910 года.[490]
Мир, которого не хватило
В архиве Колчака хранится один интересный и загадочный документ. Это шутливое послание в виде стилизованной под старину грамоты. К ней приделана даже вислая печать.
6 апреля 1912 г.
Александр Васильевич.
Шалды-Балды-Хан.
Большая часть Вашей продолжительной службы, проникнутой беззаветной преданностью театральным интересам Балтийского моря, любовью к Отечеству, протекала в рядах Балтийского флота.
Ввиду исключительной энергии и отменных дарований, проявленных Вами во время плодотворной службы Вашей, я в 1910 году призвал Вас на пост начальника 1-й оперативной части Морского генерального штаба.
Будучи поставлены на страже численного и материального состава морских сил Балтийского моря в тяжёлую пору неурядицы, непорядка и распутницы, Вы, с непреклонною стойкостью убеждений, принятыми сообразно потребностям времени решительными мерами оказали ценные услуги делу воссоздания Балтийских сил.
Дальнейшие годы Вашей деятельности будут одушевлены просвещённым стремлением к пользе строевого флота.
В сегодняшний день исполнившейся высочайшей воли назначения Вашего командир-пашой эскадренного миноносца «Уссуриец» я в особом внимании к выдающимся трудам Вашим жалую Вас не по чину, а по любви подарком, который при сём препровождается…
Пребываю к Вам неизменно благосклонный и любящий Вас
Оттон I.
Дан сей в г. Санкт-Петербурге 6 апреля 1912 г.[491]
Кто такой этот «Оттон I», «благосклонный и любящий»? Приходит в голову мысль, что это какой-то большой начальник. Например, адмирал И.К.Григорович, в 1910 году – товарищ морского министра, вызвавший своим приказанием Колчака из Владивостока в Петербург. В 1911 году Григорович стал морским министром и занимал эту должность вплоть до падения монархии. Человек он был сложный и неоднозначный, но министром оказался хорошим. Морское министерство при нём стало одним из самых деятельных, особенно в годы войны. К Колчаку он относился покровительственно. И всё же, наверно, не он был автором этого документа, насквозь пронизанного своего рода «балтфлотским» патриотизмом. Ясно, что писал его человек, связанный с Балтийским флотом. Кроме того, вряд ли Григорович, имевший в своём происхождении польские корни, стал бы подписываться немецким именем.
Должность начальника соединённых отрядов Балтийского флота (командующего флотом в мирное время) с ноября 1908 года занимал Николай Оттович Эссен. Ещё в 1907 году он был произведён в контр-адмиралы, в 1910 году – в вице-адмиралы, а позднее, в 1913 году, стал полным адмиралом. Колчака он заметил, видимо, ещё в Порт-Артуре. В дальнейшем, когда Колчак служил в Генштабе, знакомство стало более близким. Сомнительно, однако, что именно Эссен писал «грамоту» с вислой печатью. Зачем бы ему подписываться Оттоном?
Если это действительное имя автора документа, то нам придётся спуститься по служебной лестнице на пару ступенек вниз. Начальником Оперативного отдела в штабе Эссена служил барон Оттон Оттонович Рихтер, на три года старше Колчака, участник Цусимского сражения. Конечно, в таком случае звучат как явный перебор слова о том, что именно он «призвал» Колчака на должность начальника 1-го оперативного отделения, ведавшего в Генеральном штабе делами Балтийского флота. Однако и весь документ носит шутовской характер. Но, как видно, многие люди (Григорович, Эссен, Рихтер) хотели, чтобы Колчак занял этот пост, и многие прилагали усилия, чтобы вытащить его из Владивостока.
Если «Оттон I» – это Рихтер, то слова насчёт «распутницы» в какой-то мере характеризуют отношение офицеров его круга к такой злободневной в то время проблеме, как распутинщина, к усилению влияния на официальное правительство придворной камарильи, олицетворением которой был Г. Е. Распутин.
К слову сказать, отрицательное отношение к Распутину и распутинщине было свойственно большинству морских офицеров. Колчак впоследствии рассказывал, что в 1912 году на флоте распространился слух, будто Распутин собирается навестить императорскую семью, отдыхающую на яхте в шхерах, и ему для этого дадут миноносец. «Я помню, – говорил Колчак, – со стороны офицеров было такое отношение: что бы там ни было, но я не повезу, пусть меня выгоняют, но я такую фигуру у себя на миноносце не повезу. Это было общее мнение командиров». Слух, к счастью, не подтвердился.[492]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
