class="subtitle">6
Машка — позднее дитя, и на свет появилась она на восьмом году его инвалидности, в пятьдесят втором, когда Саврасову было под тридцать, то есть столько же, сколько сейчас самой Машке.
Родилась Машка, и он понял: в техникум поступать поздно. И в одночасье успокоился. До этого жил он на пенсию, теперь ее стало не хватать. Тогда-то и нашел Саврасов переплетную мастерскую. Спасибо Машке, а то до конца жизни не знал бы, что живет и здравствует эта уютная контора, пропитанная духом казеинового клея и щекотным дешевым папиросным дымком.
В том же пятьдесят втором снесли барак, в котором они жили, дали хорошую двухкомнатную квартиру.
Едва обжились, как до жены дошло — ничего ей лучшего в жизни теперь не светит, и стала она помаленьку закусывать удила. Прямо какой-то потребностью стало у нее показывать, что вдвоем с дочкой им было бы не хуже. Зарабатывала она тогда, правда, больше. А Машка что? Машка подрастала и отбивалась от рук. Сколько помнит Саврасов, каждый жил своей жизнью, каждый смотрел свое кино.
7
Мастер шустро раскручивал провод, приколачивал его к плинтусу, тянул в комнату Саврасова. Под конец достал из своего неожиданно емкого чемоданчика телефонный аппарат, подключил его, набрал номер:
— Клава? Это я. Запускай пельмешки, минут через двадцать буду. Да… лавровый листик не забудь.
Потом мастер попросил Саврасова расписаться — где «птичка», оставил квитанцию для оплаты, щелкнул замочками на чемодане и ушел.
— Чего же это ты делаешь, а? — вновь подступила жена. — Срамота какая, люди засмеют. Хоть бы людей постеснялся!
— Не твое дело, — коротко ответил Саврасов.
— Давай, мам, напишем ему на работу, пусть все знают, как он ведет себя дома.
— И напишем. Там с тебя спросят.
У Саврасова мелко-мелко затрясся подбородок, и он никак не мог совладать с ним. Голова его словно заполнилась туманом. Он вдруг перестал понимать, что нужно от него этим людям, зачем они мельтешат здесь, размахивают руками… А когда увидел, как что-то с тумбочки нырнуло в руки жены, чужим голосом закричал:
— Убью!.. — и вскинул над головой свою палку.
Телефонный аппарат выскользнул из рук жены, грохнулся и развалился на несколько частей. Что-то задребезжало там, в обломках…
8
После этой вспышки Саврасов долго чувствовал себя плохо. Лежал, тяжело дыша, казнил себя, думал: кто ты есть такой, чтобы срываться? Нет такого права ни у кого. Они тоже несчастные… К чему тут мелочные обиды? Их бы тоже пожалеть.
Супруга не теряет надежды перестроить, переиграть судьбу, а вот зачем и для чего — сама не знает. Она совсем забыла, что суетиться надо в молодости, когда перед тобой открыт еще широкий и ясный путь. Машка уже раза три пыталась рожать — и все не получается.
Вот и Саша. Саша, Саша, друг закадычный… Хоть завтра взял бы отпуск за свой счет и поехал в твой далекий Ярославль. Тридцать лет собирались встретиться, да где тридцать — тридцать семь. Тридцать семь лет!
9
В обеденный перерыв работники переплетной мастерской разбрелись по углам и развернули свертки с едой; ближняя столовая была им не по карману — блюда туда завозили из ресторана. Саврасов поел быстрее всех и пошел к секретарше.
— Люда, ты не могла бы отпечатать объявление? — чувствовал себя Саврасов неловко: не умел он просить. — У меня немного, всего одна строчка: «Продается хороший шкаф». И еще номер телефона.
Людочка развернулась вместе с креслом к машинке, и десяток автоматных очередей вспорол сгустившуюся обеденную тишину.
После работы Саврасов зашел в сберкассу и снял тридцать рублей: двадцать семь на телефонный аппарат, а троячок — Людочке на конфеты.
10
В тот же вечер раздался резкий требовательный звонок.
Саврасов провел рукой по взмокшему лбу и снял трубку.
— Да! — сказал он. — Але! Да! Але!
— Это насчет шкафа. Вы продаете шкаф?
— Одну минуточку, — попросил Саврасов.
Он положил трубку на кровать, доковылял до двери, проверил, плотно ли ока закрыта.
— Слушаю вас, — сказал он, вернувшись. Сердце билось как угорелое. — Слушаю вас! — Дышать стало легче. — Вы только трубочку не кладите, сейчас все обсудим…
