учитывая размеры наших степняков, вообще, «танцоршей». Балеруны конечно тоже в прекрасной форме. И гибкость у них получше боксерской, и ногами махать умеют покруче иного каратиста. Но простой прямой справа, выносит их с ринга, вернее чем пушечное ядро.
Для наших вояк, каждый из которых прошел через пару-тройку больших войн, десяток крупных сражений и бесчисленное количестве мелких схваток, эти «теоретики от боевых искусств» противниками не были.
Так что, теперь можно было бы смело идти на штурм вражеских поселений… Кабы не проклятые отвесные стены, да узкий мостик.
…Все это я и объяснил, слушающим меня, впрочем без особого интереса, сотоварищам. Для них этот вопрос загадки не составлял. Ясен пень, мы круче, потому что это — мы! А противник слаб, потому что он — не мы, и это — правильно! Так что, все занудные разглагольствования шамана надо, как обычно, старательно пропустить мимо ушей, сохраняя при этом на лицах максимально уважительное выражение лиц.
— Так чего делать-то будем? — Наконец спросил братец, когда поток моего красноречия иссяк.
— …А давай-ка, поедим! — Нашел я универсальный выход из любого затруднительного положения. — А то уж скоро солнышко в зенит выйдет, а мы со вчерашнего еще не жрамши!
Предложение было встречено со сдержанным энтузиазмом. Поесть мои соплеменники конечно любили. Но привитые с детства воинские навыки, подсказывали что дело это не самой первой важности. А суровая подростковая школа голодания приучила оставаться без еды в течении даже парочки дней без особых душевных терзаний.
Но уж коли Шаман говорит что можно прервать так удачно начавшуюся войну, на то чтобы набить брюхо, почему бы этого и не сделать?
— А вы чего? — Спросил я спустя минут двадцать, после того как наши начали заниматься стряпней. — Я же вам сказал, можете пойти и поесть!
— Дык ведь эта же… — Удивился тот самый «сообразительный рудокоп», которого я допрашивал накануне. — Еды-та нам не выдали!
— А где она у вас хранится? — Раздраженно спросил я, удивляясь подобной тупости.
— Дык вон ведь, в сараях. — Смиренно ответил работяга. — Тока нам туда ходить запрещено!
— И как же вы едите?
— А из общего котла. Дети Икаоитииоо, дают зерно стряпухам. Стряпухи кашу варят, и мы едим…
— Тащи сюда стряпух. — Печально распорядился я, понимая какой груз забот свалили на меня эти чертовы отщепенцы, настолько промывшие мозги своим рабам-неофитам, что те, по самостоятельности, вряд ли перешли уровень десятилетних детишек. Хотя, насколько я помню, наши степные десятилетки, в этом отношении уже были куда самостоятельнее, и кусок мяса мимо рта не проносили, даже если тот пытался убежать от них на четырех ногах.
Нет, я конечно понимаю. Они тут в изоляции. Их мало. А головы забиты разными идеями. Чисто технически очень полезно превратить окружающее население в безмозглых болванов, благо, наверняка отработанные технологии есть. Да и местные суеверные работяги — это идеальная почва для применения таких технологий.
Но есть в этом что-то уж очень мерзкое и жестокое, настолько ломать человеческую натуру.
Причем не силой, от которой можно оборониться другой силой. А якобы «добротой» и «Светом Истины», когда даже сопротивление насилию, воспринимается самим человеком как грех и страшное зло… Счет к отшельникам, все рос и рос.
После обеда, только было я собрался пообщаться с главным нашим пленником, как раздался характерный напевный аиотеекский сигнал «тревога», «спетый» одним из наших караульных, что стоял у восточных ворот.
Ясное дело, пришлось все бросать и лезть с Лга’нхи на вышку.
— Что там? — Спросил я, до рези в глазах вглядываясь в горный пейзаж за оградой, и не замечая там ничего, что могло бы привлечь наше внимание.
— Там вон. — Ткнул пальцем Мнау’гхо. — Люди какие-то шли.
— А сейчас где? — Спросил я, — Спрятались?
— Не… — Даже слегка удивился такому предположению Мнау’гхо. — Вон за те вон камни зашли. Ща небось у той вон скалы появятся.
— Угу. — Буркнул через пару минут Лга’нхи. — Идут.
— И чего? — Раздраженный своей близорукостью, рявкнул я. — Какие они там из себя-то?
— Люди как люди. — Усмехнулся Лга’нхи, прекрасно понимая причину моего раздражения. — Идут с оружием. Доспехов вроде не видно… Бронза точно не сверкает.
— А много их? — Уточнил я, по-прежнему ничего не видя, кроме нагромождения раскаленных солнцем серых камней, пробивающейся между ними желтой пожухлой травки, да нескольких пучков не пойми за что зацепившихся на этих камнях кустов.
— Трое. — Ответил мне Лга’нхи. А потом обернувшись к нашим, начал отдавать указания. — Макис, — лезь на ту скалу, откуда Эти наблюдали, и гляди внимательнее за окрестностями. Ваб’ик, тебе снизу сидеть, и все что он там увидит, будешь нам передавать. Вы, моряки, глядите внимательнее, как бы кто не подобрался сбоку, пока эти трое нас тут отвлекать будут.
Нит’кау и Грат’ху. Вам — как обычно. Зайдите незаметно к той троице сбоку, вон к тем вон кустикам, и глядите, чтобы они какой подлости не учинили. Если что заметите, покачайте слегка веткой. Макис увидит.
…Трив’као, лестницы и веревки от стены внутрь перетащили? Поставь их тут у стены, чтобы если что, можно было сразу на ту строну перескочить и по врагу ударить. Вторая оикия пусть там будет.
Первая к воротам, строй три на четыре, по команде открываем, и вперед.
Третья, приглядывает за крепостью и за пленниками.
Мнау’гхо — в строй. Тууивоасика — сюда, только пусть шлем снимет, чтобы больше на аиотеека был похожим. Говорить будем мы с Дебилом.
Отдав распоряжения, он посмотрел на меня, спрашивая взглядом, ничего ли он не упустил.
— Этого, дедка сюда поближе. — Распорядился я. И пояснил вполголоса Лга’нхи. — Он для них главная ценность, так что, если покажем им его с приставленным к горлу кинжалом, думаю они посговорчивее станут.
Лга’нхи согласно кивнул головой.
Спустя минут пятнадцать, я уже и сам смог разглядеть некое движение среди камней. Спустя еще минут десять, со скалы прокричал Макис — о том что видит крадущихся с фланга людей. А минут через десять, к нам подошла и троица, будем надеяться, парламентеров. Но, прежде чем они начали говорить,
