Мейлах на сей раз с изумлением воззрился на Ойсина, даже сбился со своего величавого шага.
— Я наслышан о проницательности мужей Ордена, — вымолвил он, и было заметно, что губы вельможа разлепляет с некоторым затруднением, будто какая-то сила стремится немедленно сомкнуть их. — Но ведь сего не говорилось в депеше!
— Вам, должно быть, известно, — скромно рек Ойсин, также учтиво замедляя шаг, — что не всякие сведения о жизни Островов могут быть выставлены на обозрение постороннему, в том числе и в книгах. А знать о них тем не менее необходимо. Видеть то, что писано невидимыми для многих буквами — это моя обязанность, досточтимый Мейлах. Что до депеши, то спешу вас успокоить: ее больше нет, и никому, будь этот кто-то в тысячи раз проницательнее меня, уже не откроется эта подробность.
— Благодарю вас, — отвесил Мейлах поклон, на что Ойсин ответил ему также поклоном.
Они вошли в дверь, возле которой стоял караул, и снова стали взбираться по винтовой лестнице, на этот раз целиком находившейся в теле горы и освещенной факелами. Лестница была столь узка, что пройти по ней мог только один человек. Ллейр дернул Ойсина за рукав, давая ему понять, чтобы тот немного отстал от шествующего первым Мейлаха.
— Вопросы у меня множатся, как пчелы в улье, и происходит сие тем быстрее, чем дольше длится этот разговор, — зашептал он. — Что все это значит? Какая депеша? Какой Орден? Какие силы?
— Позже, — не слишком вежественно оборвал его Ойсин. — Я и сам пока многого не понимаю. Наше счастье, что этот малый не так умен, как желает казаться…
Подъем закончился в новой галерее, освещенной куда лучше нижней. Мало того, здесь было приятно тепло от расставленных жаровен. Галерея выходила в портик, потолок коего поддерживали мощные колонны из темно-красного гранита, украшенные резьбой. Из портика доносились смех и звуки беседы, а также тихие переборы струн: кто-то играл на китаре.
— Сейчас вы будете представлены их величествам, — тихо и торжественно проговорил Мейлах, остановившись у выхода в портик. — Позвольте узнать ваши имена, дабы соблюсти все приличия.
Ойсин, — ничтоже сумняшеся, высказался жрец. Ллейр и Коннахт, едва переглянувшись, назвали свои имена.
Тень удивления и, как показалось Конану, некоторого сомнения пробежала по лицу Мейлаха, но тут же сменилась выражением осознания.
— Если вам угодно, — опять поклонился Мейлах, и они, в сопровождении караула и возглавляемые своим предупредительным провожатым, проследовали в глубину портика.
По всей видимости, они оказались на подветренном склоне Най-Брэнил, понеже в портике было тепло, и пронизывающие порывы разыгравшейся бури не тревожили пламя шандалов и факелов, а жаровни не щерились время от времени красно-желтым хищным жаром.
Повсюду были расставлены скамьи из дорогих пород дерева, укрытые пушистыми звериными шкурами. Маленькие переносные столики ломились от изысканнейших яств и напитков. Одетые в тоги могучие рабы и полуобнаженные одалиски разносили новые блюда и кувшины с вином, прислуживали за столом и убирали остатки пищи. Кости зачастую бросали на пол, где большие мохнатые собаки, довольно урча, делили с хозяевами трапезу.
* * *
Королевская чета разместилась в самом центре портика, где колонны расступались, открывая вид на ночной Океан, прекрасный в своем грозном величии. Черная маслянистая поверхность, словно чешуя гигантского зверя, волновалась там, внизу, будто зверь играл чудовищными своими мускулами. С черно-лилового неприветливого неба хлестал, не переставая, дождь. Но громада Най-Брэнил уже которое тысячелетие невозмутимо длила свой замысловатый дрейф, и вся ярость волн с легкостью перемалывалась каменными челюстями рифов, рассыпаясь и дробясь на мириады невесомых соленых брызг.
Королевская чета являла собой образец мудрости, благородства, достоинства и величия. Монарх был высок ростом и сидел на троне прямо; ни малейшего изъяна не сыскал бы самый придирчивый взгляд в его осанке, хотя владетель Най-Брэнил был уже не молод. Если бы не удивительное долголетие жителей Островов, Конан не дал бы королю более пятидесяти. На челе его, высоком и чистом, лежала печать многих забот и многих печалей, что присуще правителю справедливому и совестливому; но несомненно было и то, что это чело человека, привыкшего превозмогать трудности и способного противостоять превратностям судьбы. Брови короля были пушисты и прямы, и было заметно, что им не свойственно сходиться грозно, ибо редки те случаи, когда монарх гневается. Из-под густых длинных ресниц лучились мягким светом большие серо-синие глаза, глубоко запавшие и обрамленные едва заметными серыми кругами, свидетельствующими о бессонных ночах, кои проводил властитель в трудах и раздумьях. Тонкий, с небольшой горбинкой хищный нос, что было свойственно коренным жителям Островов, показывал древность королевского рода. Мягкий очерк подбородка, упрямо сжатые тонкие губы, узкие скулы и немного впалые щеки — таков был портрет короля. К этому нужно было добавить великолепные длинные усы, концы коих свисали вниз, едва не доставая подбородка, и густые вьющиеся волосы, торжественно седые. В своей красной с золотом длинной тунике и роскошной голубой с серебром мантии, в высоком венце, похожем на шлем с крыльями, загнутыми назад, король словно пришел из далеких прошлых времен, когда люди были горды и равны богам.
Супруга короля выглядела моложе: это была стройная, довольно высокая женщина с небольшой тугой грудью, длинными густыми черными волосами и не столько красивым, сколько одухотворенным лицом, что делало ее прекраснее холодных прелестниц хайборийских дворцов. Нос королева имела курносый, подбородок острый и гордо поднятый, рот маленький и нежный, слегка приоткрытый, губы розовые, а скулы высокие. Лоб ее величества украшен был серебряным обручем с подвесками, а волосы убраны в гладкую прическу с прямым пробором. Глаза же у королевы были теплые, карие, с золотистыми искорками в глубине, внимательные и понимающие. Чистая же и белая матовая кожа делала королеву — по крайней мере, по понятиям Островов — истинной красавицей. Облачена королева была в зеленое, цвета майской листвы, платье с тонким золотым пояском, а на плечи, для защиты от ночной прохлады и сырости, был наброшен заколотый алмазной фибулой синий плащ, подбитый горностаями.
Мейлах, а за ним трое путешественников, почтительно приблизились к монаршей чете. Впрочем, Конан, сознавая, что здесь о его титуле никто ничего не знает, а также и то, что объявлять о нем не следует, все же держал себя с достоинством, без тени подобострастия: во-первых, потому что подобострастия не было в самой его природе, а, во-вторых, потому что и Ойсин с Ллейром вели себя весьма свободно — как-никак, а здесь они были представителями некого грозного Ордена, хотя только Ойсин знал, что это за Орден.
