Винсент подался назад, прежде чем успел подумать, инстинкт был сильнее воли. Ричард преодолел страх, вскинул лук и послал в Безликого одну, две, три стрелы. Тетива пела, и стрелы пели ей в тон, уходя в никуда. Алейна ударила по нему изгнанием, Дмитриус стал между черной фигурой и Келом стальной стеной. Анна вдела руки в перчатки, спрыгнула и ринулась вперед. Посмотрим, как ты встретишь огонь, читалось у нее на лице.
Никто из них не успел еще понять, что Низверг пришел к ним в десятке лунн от своего Холма, и ужаснуться этому. Низверг гулял на свободе. Они видели, как стрелы канули в черноте и пропали там, как молитва Алейны погасла, а сама девчонка побледнела и упала на колени, мгновенно лишившись сил. Лисы только начали осознавать, что все их усилия равны одному когтю на любой из его бесчисленных, вырастающих из тела и тут же втягивающихся обратно рук.
— Человек. Отдай.
Лошади хрипели, мелко бились в упряжи, рвались, в стороны, запряжка крепко держала их. Но от пронизывающего шепота они замерли, оцепенели.
— Нет, — помотал головой Кел, весь мокрый от пота, сжав кулаки и вставая. Он отстранил Дмитриуса и шагнул вперед так решительно, будто и вправду мог сказать твари «Нет». — Не отдам. Не получишь. Не имеешь права.
Он спрыгнул с козел на землю, не пытаясь убежать, а сделал еще шаг вперед.
— Мое. Отдай. — Безликий прошел сквозь Анну, она рубанула кулаками, выпуская яростный огонь, но тот погас с болезненным воем, словно высосанный в бездонную дыру холода и тьмы. Перчатки бессильно потухли, мерцающее в них пламя выветрилось полностью, а сама черноволосая рухнула на землю, как младенец, без сил. Словно сквозь нее прошли годы, а не мгновения черноты.
Владыка нокса, великого распада и ничто, неотвратимо плыл на Кела, и лисы увидели, как на безликом лице проявляется улыбка. Уверенная, обаятельная, знакомая. На груди у Безликого рельефно выступили песочные часы.
— Не отдам, — прошептал Кел блеклым голосом, словно теряющий сознание и уже готовый на все. — Нельзя отбирать… такое… лучше убить…
Дмитриус попытался отбросить Безликого назад, рухнул грудой железа на доски крыши. Вся магия вышла из ходячего доспеха. Только бы не навсегда, беззвучно шептали губы Алейны, только бы не навсегда.
Черная фигура подплыла вплотную к Келу и с усилием вонзила в его тело сразу пять клубящихся тьмой когтистых рук, одну за другой, словно пытаясь вырвать сердце.
— Не отдам, — прошептал Кел, содрогаясь, замедленно кромсая руками вязкую клубящуюся тьму. — Уйди.
Когтистая лапа твари выдрала из него светящийся образ, марево воспоминаний и чувств. Алейна увидела собственное смеющееся лицо, отблески костра, руки друзей. Почувствовала тепло глубокой привязанности, радость родства.
— Нет, — застонал Кел, и светящийся образ ввергся обратно в него. Но две жаждущих пятерни вонзились снова, и вытащили у него из груди образ крупной собаки и мальчика, он бился светом и звенел далеким детским смехом.
Кел содрогнулся.
— МОЕ, — сказал низверг, улыбаясь безглазым, безносым, пустым лицом. — ОТДАЙ.
Винсент схватил друга за плечо и попробовал упасть с ним вместе в сумрак — хоть это было и бессмысленно, ведь он уже видел, что тварь способна плыть сквозь грани стихий. Но он все же попробовал, ведь делать было совсем нечего. Но магия поплыла и рассеялась просто от того, что рядом был Безликий. Даже темная мантия дрогнула и разошлась аморфным туманом.
Лисы ничего не могли сделать, как и ответила Богиня.
И тогда Алейна вспомнила, что именно Она сказала.
— Отдай нас! — воскликнула девчонка, хватая Кела за руку. — Ты можешь отдать нас, как отдал Странника! Потому что даже после этого, и Странник, и мы останемся с тобой.
Расширенные от ужаса глаза светловолосого смотрели на нее сверху, его трясло, по щекам текли слезы. Но все-таки он кивнул, словно прощаясь, и посмотрел твари в лицо.
— МОЕ, — сказал Безликий удовлетворенно. Улыбка уверенно играла на его губах.
Величаво развернувшись, он растворился в воздухе.
Только когда он исчез, Лисы осознали, как вокруг тихо. Но затем им стало не до этого, потому что Кел был белый, неестественно, алебастрово-белый, светлые волосы выцвели в бесцветные, губы потемнели. Глазные впадины словно стали глубже и налились чернотой. Тело его стало худее, костлявее, череп проступил сквозь лицо. Кости локтей и пальцев рельефно проглядывали сквозь побелевшую кожу рук. Он выглядел жутко, как нечеловек, как жертва распада, шагнувший в мир нокса, пустоты, и вышедший оттуда, но уже полупустой.
— Матерь милосердная, — прошептала Алейна, обнимая его, пытаясь побороть слабость и вызвать целительный свет. Хотя как могло помочь ее исцеление против этого…
— Держись, — сказал Дмитриус, с лязгом поднимаясь. Винсент дрожащими руками вызвал мантию, без нее он казался себе голым.
Все столпились вокруг Кела, который медленно приходил в себя. И ни один из Лисов не удивился, когда, оглядев друзей с непониманием, белокожий спросил надтреснутым, нечеловеческим голосом, сквозящим словно из бездонной дыры:
— Вы кто?..
На убой
Глава одиннадцатая, где Лисы сначала ругаются между собой, а потом с готовностью идут на убой. И случается первый хайп.
— Кто вы такие? — озираясь, повторял Кел. Голос был чужой: низкий и нечеловеческий, в него словно вплетался подвывающий ветер, сдавленный в узком бутылочном горлышке. Повадки и движения жреца стали какие-то звериные, хищные, он пригнулся, выставил руки вперед, готовый ударить первого, кто подойдет.
Но увидел свои побелевшие руки, выступающие кости, обтянутые кожей, потрескавшиеся темные ногти. На белом, как мел, лице, явственно отразился страх.
— Что я здесь делаю? Что… случилось?
Груда металла, лежащего на земле, пошевелилась и с лязгом поднялась.
— Мы друзья, — уверенно гулкнул Дмитриус.
Два странноголосых уставились друг на друга: один с широкой и ярко-желтой улыбкой на груди, второй с маской напряженного недоверия на лице.
— Ты заколдован, Кел, — Алейна не пыталась к нему приблизиться. — Низверг отнял твою память.
Судя по тому, как расширились глаза, он еще помнил, что значит «низверг». Все путешествия Лисов, их задания и контракты были так или иначе связаны с Холмами. Если Кел потерял друзей, клочьями выдранных из его изувеченной личности, он мог позабыть и реалии древней земли. Но нет, Холмы в его памяти остались. Видимо павшие низверги и их тысячелетний плен были выше повседневности, больше, чем просто задания, огромная и довлеющая часть мира вокруг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
