Под плетеный навес стремительно вошел ординарец Кортеса, бледный, с перевязанной головой и синяками под глазами.
Он оглядел офицеров, с трудом разлепил воспаленные губы и произнес сухим, надтреснутым голосом:
— Господа, к лагерю подходят два каравана. Один со стороны Талашкалы. Судя по штандартам, его возглавляет либо сам верховный касик, либо кто-то из его родственников. Второй — со стороны Мешико. Разведчики докладывают, что в нем не менее пяти видных сановников, несколько сотен носильщиков с тюками, в которых, судя по виду, ткани и прочие подарки. Всем велено немедленно быть около шатра капитан-генерала.
— Подарки?! — переспросил Альварадо, поднимаясь на нетвердые ноги. — Подарки — это здорово. — Он качнулся и чуть не упал.
— Да не про подарки думать надо, — осадил его де Ордас. — А о том, как бы всех сразу не обидеть. Пойдемте, господа.
Конкистадоры вывалились на воздух и побрели в назначенное место.
Кортес уже сидел на своем стуле под наскоро сплетенным навесом. Мрачно взирая на столбы пыли, поднимаемые двумя процессиями, он баюкал руку, продетую в ременную петлю и забранную в шину, наскоро сооруженную из двух дощечек. Рядом несколько солдат помахивали фитилями аркебуз, чтоб не потухли. К коновязи привязали несколько лошадей погорячее. По обеим сторонам артиллеристы пристроили по большому фальконету, направив их прокопченные жерла на незваных гостей. Откуда-то из глубины лагеря солдаты привели касиков, плененных Ромкой, стараясь сохранить хотя бы видимость почтения к их сану.
Кортес обвел сцену мутным желтушным взглядом, с трудом фокусируя его. С капитан-генералом явно что-то было не так. Он скособочился, опустил плечи. Шлем криво сидел на голове, а из-под самого козырька стекала на оба глаза сизоватая опухоль. Рана загноилась или лихорадка одолела? Как ни странно, из почти пятисот человек, высадившихся в Вера-Крус, только Ромка да Мирослав избежали этой болезни.
— Дон Рамон, кажется, наши капитаны не очень тверды в ногах и голове, — слова с трудом проскакивали сквозь вялые губы капитан-генерала. — Поэтому на вас ложится основная ответственность. Посольства люто ненавидят друг друга. Любой косой взгляд, жест способны вызвать кровопролитие. — Кортес помедлил, шевеля губами, будто силился вспомнить нужные слова. — Поэтому выдвиньте своих людей вперед и разделите туземцев, как пастыри разделяют стадо. Внимательно смотрите, чтобы не случилось драки.
Ромка кивнул.
— Кстати, дон Рамон. — Во взгляде Кортеса на миг появился знакомый яростный напор. — А где ваш слуга?
— Сам не знаю. Еще не видел его с момента возвращения, — пожал Ромка плечами, только сейчас сообразив, что Мирослава нет уже второй день.
Но почему этим интересуется Кортес? Впрочем, на думы времени не было. Желая первыми предстать перед новым богом, посланцы Мешико и Талашкалы как на скачках гнали своих людей вперед.
Потные и запыхавшиеся, они остановились на почтительном расстоянии от «трона», на котором восседал капитан-генерал, и снова перешли на чинный шаг. Ромкины бойцы выбежали вперед и построились в две шеренги спина к спине, не давая процессиям сойтись в чистом поле.
Пока сановники пытались отдышаться, с ненавистью поглядывая друг на друга поверх щитов и шлемов конкистадоров, слуги занялись подарками. Мешики раскатали на земле несколько тюков тончайшей ткани и начали выкладывать на нее золотые безделушки, статуэтки богов, какие-то хитрые пластины и диски, покрытые астрологическими и мистическими символами, и россыпь медалей и брелоков. Талашкаланцы выложили на радужное покрывало из мельчайших птичьих перьев корзины с кукурузными лепешками, деревянные блюда с птицей, выставили сосуды с местным вином..
Сановники Мешико были как на подбор низенькие, крутобокие, с постными лицами, в великолепных одеждах, увешанные тяжеленными золотыми цепями. В едином движении шагнули они к Кортесу. Ромка чуть не прыснул со смеху, до того они напоминали семейку крепких ядреных боровиков из осеннего леса. Прижав руки к вискам, они поклонились, выпрямились, и один из них заговорил. Ромка прислушался к переводу, который делал один Агильяр. Марина была тут, но держалась в стороне и прятала заплаканные глаза с темными кругами.
Посол говорил, что смиренный Мотекусома готов стать вассалом великого императора Испании и платить ему ежегодную дань золотом, серебром, каменьями и тканями, причем право назначить ее размер остается за великим королем Карлосом. Потом посол минут пять расписывал, как далек, горист и безводен путь в столицу. Даже сам Мотекусома не в силах устранить эти препятствия. После этого он прямо сказал, что испанцам приходить туда не стоит, и закончил свою речь обычными уверениями в почтении и дружбе.
Кортес величественно кивнул. Послы поклонились и отступили к горам подарков, которые уже измеряли и взвешивали жадные взгляды конкистадоров.
Вперед выступила группа посланцев Талашкалы, среди которых ростом и статью выделялся верховный вождь Шикотенкатль-отец. Он сурово оглядел группу плененных военачальников в красных одеждах, надолго задержав взгляд на сникшем, осунувшемся сыне, и заговорил.
Он рассказал, что пришел от имени всех касиков Талашкалы с изъявлением покорности и послушания. Талашкала, окруженная жадным и злобным врагом, привыкла отбиваться и не верить словам. Приняв испанцев за союзников этого врага, старейшины Талашкалы допустили прискорбное столкновение, о чем они теперь искренне сожалеют. Теперь же они убедились, что белые люди непобедимы, и хотят стать вассалами великого императора дона Карлоса, чтоб спокойно жить со своими женами и детьми, не боясь коварного Мотекусомы. Затем Шикотенкатль попросил испанцев немедля прибыть в столицу Талашкалы, где великие касики и весь народ ожидают их с нетерпением.
От «грибницы» отделился один из мешиков. Подпрыгивая от негодования, он что-то затараторил писклявым голосом, обращаясь то ли к Кортесу, то ли к самому Шикотенкатлю.
— У этих земель есть только один повелитель, — переводил Агильяр. — Это Мотекусома, и только он вправе заключать союзы и признавать или не признавать чье-то подданство.
Изрытое шрамами лицо талашкаланского вождя пошло красными пятнами. Повернувшись в сторону мешика, он выдал длинную проникновенную тираду. Смысл ее сводился к тому, что страну надо сначала завоевать, а потом уже ею распоряжаться. Если Мотекусома не смог сделать этого со своими бесчисленными армиями, то и говорить не о чем. Ромка чувствовал, как нарастает напряжение, и понимал, что только тонкая цепочка его солдат не дает туземцам броситься друг на друга.
