Вальтеоф уставился на него.
– Ты же не имеешь в виду…
– Вильгельм – тиран, – вставил Ральф. – Мы все это знаем. Он будет взимать налоги до тех пор, пока наши карманы совсем не опустеют. Бедняки не могут жить под тяжестью этих налогов. Земля стонет, как никогда раньше.
– И никому нет спасенья, – продолжал Шэлон де Гуитри, – даже тебя, мой господин Вальтеоф, несмотря на то, что ты женат на его племяннице. Говорят, он убил Вальтера Манта, племянника короля Эдуарда, и отравил Конана Британского за то, что тот ему не повиновался.
Вальтеоф слушал их, совершенно ошеломленный.
– Не верьте этим росказням. Великий Бог, Вильгельму нет необходимости прибегать к таким методам, чтобы разбить своих врагов.
– Однако, это может быть, – передернул плечами Ральф, – Вы не можете отрицать того, что он захватил английскую корону, не имея на это никакого права. Если бы Гарольд был жив, Вильгельм бы ее не носил.
– Нет, – произнес Вальтеоф, сжав руки.
– Он не подходящий нам правитель, – перехватил де Пуасси. – Даже нам, своим солдатам, он дал бесплодные, опустошенные войной земли в награду за кровь, которую мы за него проливали. Это больше, чем может вынести человек. Мы должны принять решение, и разве нет англичан, которые могли бы подняться и отомстить за своих мертвецов?
– Да, – Ральф допил свой бокал, – и которые могли бы умереть за это? За тебя, мой господин. За Гарольда и Леофвайна. За твои земли в Нортумбрии, сожженные и разоренные.
Он пытался нащупать суть, понять, ухватить то непостижимое, что они несли. Мельком он увидел лицо Леофвайна, его смеющиеся глаза, – никто не был для него так дорог, как Леофвайн. Наконец, он сказал:
– Мы не сможем возродить прошлое. Гарольда нельзя оживить.
– Нет, – согласился с этим Ральф. Он с серьезным видом наклонился к нему: – Он не сможет ожить, но он может быть отомщен. Англия снова может стать страной для англичан.
– Святой Крест! – воскликнул Вальтеоф. Он смотрел то на одного, то на другого. – Это невозможно.
– Это возможно, – темные глаза Роджера сверкнули. – Разве ты не понимаешь? Свергнуть Вильгельма, побороть его, и королевство снова будет свободным.
– Вы сошли с ума, – Вальтеофом начал овладевать ужас. – Если Вильгельм смог победить Гарольда и его рыцарей, кто может устоять против него? Я потерпел поражение в Нортумбрии.
– Это так, – согласился де Гуитри, – и получил сожженное графство за свое поражение. У тебя не было поддержки. Но есть бретонцы и нормандцы, которые пресытились тиранией Незаконнорожденного и его жадностью.
– Никто не сможет победить его в сражении.
– Они смогут, – резко вставил Роджер, – и сейчас пришло время. Он занят войной на нормандских границах, и почти вся его армия с ним за морем. Если к нам присоединяться даны…
– Нет, – с силой возразил Вальтеоф. – Никогда не доверяйте данам. Бог свидетель, во мне течет датская кровь, но я не имею с ними ничего общего.
– Но если ты дашь нам свое имя и присоединишься сам, каждый англичанин поднимется, и мы снова будем сильны. Вильгельм – незаконнорожденный. Трон не для него.
Роджер ухмыльнулся:
– И мы, в ком течет дворянская кровь, должны подчиняться этому кровавому корыстолюбивому…
– Господи! – воскликнул Вальтеоф. – Твой отец был его кузеном, его близким другом. Как ты можешь…
Лицо Роджера покрылось безобразными красными пятнами.
– Я – не мой отец. Ральф подвинул ему вина:
– Ороси свое сердце, шурин. Мы должны закончить, меня ждет невеста. Граф Вальтеоф, мы собираемся поднять королевство. Мы думаем разделить его на три графства, одно – для тебя, одно – для меня и одно – для графа Роджера.
– Три графства? А кто будет управлять страной?
Медленная, таинственная улыбка появилась на лице Ральфа, как будто Вальтеоф прикоснулся к чему-то самому важному.
– Король – один из нас, может быть, ты, мой господин. И тут в голове Вальтеофа немного прояснилось. Он увидел с ужасом, во что его втягивают, чем стараются соблазнить, чтобы он к ним присоединился, поднял восстание, сразился с королем, пролил бы еще больше крови: в награду ему предлагают корону, которая ему совершенно не нужна. Его ум, одурманенный вином, старался ухватиться за какое-то решение, когда они смотрели на него в ожидании ответа. Он слышал шум, грохот посуды. Никто не знал, что обсуждалось здесь, никто не знал, что затевается государственная измена, и он, он должен что-то ответить. Он вспомнил тот день на берегу Нортумбрии, когда он сдался и вложил свой боевой топор в руки Вильгельма, и удивительную милость Вильгельма; он вспомнил, как сказал когда-то Торкелю, что если Вильгельм отдаст ему Эдит, он никогда не посмеет ему противиться. Он отодвинул вино и затряс головой, стараясь стряхнуть с себя опьянение, и затем глубоко вздохнул. Он посмотрел на них.
– Господа, – он знал, что голос его звучит хрипло от вина. – Вы плохо представляете, что затеваете, похоже, что сам диавол захватил ваши умы. Я верен, королю я доверился охотно, и взамен он дал мне леди Эдит, мою жизнь, и прибавил к моим землям Нортумбрию. Он сделал меня своим родственником и соратником, как я могу его предать?
Губы Роджера растянулись в ухмылке.
– Он не стоит нашей верности, твоей и моей, неужели такие вещи могут нас остановить?
Вальтеоф посмотрел на него с отвращением, как будто впервые увидел сына Фиц Осборна, тщеславного, гордого и жадного.
– Тебе не понравилась песня моего поэта о том, что эта ночь не подходит для свадебного пира, ну что ж, я говорю тебе, нет еще песни о сладости предательства. Даже язычники презирают предателей. Неужели вы отводите мне роль Иуды?
– Ты не считал это предательством, когда боролся в Йорке, – прорычал Ральф, – И перед этим ты клялся Вильгельму в верности.
– Я знаю, – Вальтеоф почувствовал, как жар заливает его щеки. У него было ощущение, что его загоняют в ловушку. – Но он простил мне это, и я поклялся никогда больше не поднимать свой меч против него снова, и я не подниму, – Он перевел взгляд с одного на другого, увидел их пораженные лица. Они были уверены в его согласии! Он разозлился, что они посвятили его в такое дело, считая само собой разумеющимся, что он согласится. Он наклонился вперед: – Разве вы не знаете, вы, нормандцы, что по нашим законам предатель платит своей головой? По крайней мере, ты, мой господин Ральф, должен был бы это знать.
Граф рассмеялся:
– Никто не может потерять свою голову, пока его не поймали, или он не струсил. О тебе я такого не думаю, Вальтеоф.
Он опять весь вспыхнул:
– Если бы это не была твоя свадьба… Но нет, мне не нужно оправдываться. Я не опорочу свое имя предательством. – Ему быстро представилась комната в Йорке и последнее наставление его отца: «С честью носи свой щит, белый, как лебединое перо». Хотя он и был тогда ребенком, в памяти все оставалось живым, и он задрожал. Бог знает, он уже достаточно зла совершил в Нортумбрии, чтобы прибавлять к этому еще и предательство. – Мое имя будет опозорено на весь христианский мир, – добавил он, окончательно отвергая их предложение, – и я не хочу такого клейма.
