– Матерь Божия! – воскликнул граф. – Ты думаешь, что, кроме саксонцев, больше никто не может устроить заговор? – И он пожалел о том, что сказал это, что позволил этому разговору зайти так далеко, – она сразу ухватилась за эти слова.
– Значит, все-таки…
– Я этого не говорил. – Он повернулся к ней лицом. – Но ты никогда не видишь ничего плохого в твоих соотечественниках, хотя они нанесли этой земле больше страданий, чем даже даны.
– Мне кажется, ты предпочел бы видеть в Лондоне датского короля? – злобно произнесла Эдит, и, сев на кровать, он схватил ее за руки. Он хотел положить голову ей на грудь, излить все свои страхи, рассказать ей об этом ужасном свадебном пире, попросить ее сочувствия, чтобы ее смелость помогла ему сделать то, что он должен, но он не мог. Пять лет совместной жизни достаточно его просветили, и он знал, какой ответ он от нее получит. Сочувствия бы не было, он уверен, а уверенность в сочетании с горечью утраты сделала его грубым.
– Это не такое важное дело, и тебя оно не касается. Я должен поехать в Лондон один, это все, и на этот раз ты меня послушаешь. Ты же не хочешь, чтобы я приказал своим людям не пускать тебя?
Она вспыхнула:
– Ты не посмеешь!
– Ну, если ты меня к этому принудишь, то посмею, – он постарался смягчить свой голос. – Оставайся дома и присматривай за Мод и Алисой, и оставь мне мои дела, ты как-то сказала, что дети – твоя забота, а графство – моя.
Она смотрела хмуро, поджав губы, ее темные глаза были все еще злы, но тон Вальтеофа достаточно ясно дал ей понять, что на этот раз артачиться бесполезно.
– Хорошо. Нет необходимости говорить твоим людям. Я не поеду.
Он наклонился и легко поцеловал ее в лоб.
– Тебе нечего бояться, дорогая. – Когда он пришел к ней проститься, то подумал, что никогда она не выглядела привлекательнее, чем сейчас, сидя на кровати с распущенными волосами. Ох, какая красота, подумал Вальтеоф, но как она обманчива! Она сейчас была так же далеко от него, как и в то время, когда их разделяло море.
В зале к нему подбежала Мод с протянутыми ручками. Ей было четыре годика. Крепенькая, светлая, с розовыми щечками, каждой чертой напоминающая отца. Он подхватил ее на руки, и она нежно обхватила его за шею.
– Папа, ты же не уедешь снова?
– Я должен, малышка, – он поцеловал ее в мягкую щечку, – но не надолго, надеюсь.
Она засмеялась, потерев щеку в том месте, где ее уколола его борода.
– Ты привезешь мне подарок?
– Разве я когда-нибудь возвращался домой, не принося ничего в сумке? – поддразнивая ее, он внезапно прижал ее к себе. Даже если все изменится, его Мод никогда не перестанет его очаровывать. Она плоть от его плоти, кровь от крови, и вся его потребность в любви сконцентрировалась на ней.
Архиепископ был в Вестминстерском дворце, занимаясь государственными делами, и там, в королевском кабинете, он и принял графа Хантингтона.
– Добрый день, сын мой, – приветливо встретил он его. – Я не ожидал увидеть вас в Лондоне до осени. – Он бросил испытующий взгляд на графа. – Но я вижу, что вас привело ко мне важное дело. Пожалуйста, садитесь и расскажите, чем могу вам служить.
Всю дорогу Вальтеоф продумывал, что и как он скажет, но сейчас он не мог выдавить ни слова. Наконец он сказал:
– Лучше я сделаю это на коленях, мой господин, я не могу говорить об этом иначе.
– Очень хорошо, – Ланфранк надел епитрахиль и терпеливо ждал, наблюдая за напряженной фигурой и сжатыми руками.
Но затем, когда он начал, это оказалось легче, чем он думал. И он рассказал все – о свадьбе и заговоре, к которому, как ожидалось, он должен был примкнуть, о том, что угрожало его жизни, о принуждении к клятве, сами слова этой клятвы.
– Разве нарушение клятвы не грех, отец? – наконец спросил он. – А измена? Кажется, я должен совершить или то, или другое.
Лицо Ланфранка было тревожным, губы сжаты, его острый ум сейчас был занят возможным восстанием в доверенных ему землях, с далеко идущими последствиями, и требующей немедленного разрешения проблемой его духовного чада, преклонившего колена около его стула. Последнее он счел на этот момент более важным. Когда он заговорил, голос его был добрым:
– Это степени греха, сын мой. Но я хотел бы сказать тебе то, что, как мне кажется, епископ Вульфетан когда-то сказал Гарольду Годвинсону – твой грех в том, что ты поклялся. Я сильно сомневаюсь в том, что если бы ты им воспротивился, они посмели бы тебя убить.
– Возможно, нет, но в то время казалось… – Вальтеоф остановился. – Если бы я не был так пьян…
– Легко быть мудрым после свершившегося дела, – вздохнул архиепископ. – Мне очень жаль тебя, сын мой. Жаль, что ты должен скрывать свое горе. Иногда, когда мы получаем желаемое, оно оказывается не таким, каким мы ожидали его видеть.
– Я знаю, – сказал несчастный Вальтеоф, но его любовь все еще не позволяла ему осуждать Эдит.
Ланфранк продолжал:
– Чем ты рискуешь?
– Моей жизнью, – тихо ответил Вальтеоф. – Когда я подчинился королю в Нортумбрии, он сказал: то, что он прощает один раз, он не простит снова, и я сказал, что и не жду этого.
Архиепископ долго молчал. Казалось, он был весь погружен в молитву. Наконец, он произнес:
– Как я вижу, твоя вина больше состоит в минутной слабости, и связано это с вином. Думаю, ты должен поехать к королю в Нормандию, и рассказать ему все, что ты знаешь о заговоре. Он не обратит это против тебя, хотя они и пытались тебя вовлечь.
– Вы уверены, мой господин? Я боюсь его гнева.
– Гнев его ужасен, – согласился Ланфранк, – но он более милостив, чем многие другие, и ты, сын мой, в прошлом мог в этом убедиться.
– Да, это так, – Вальтеоф оперся подбородком о руки, глядя мимо архиепископа на гобелен на стене. На нем был изображен святой Лоренс во время пытки, вышитый огонь пламенел красными и рыжими цветами. «Мог бы я быть мучеником?» – подумал он. Неожиданно он содрогнулся. Нет, он слишком любит жизнь, да и не из-за чего умирать.
– Думаю, король захочет после всего этого потребовать мою голову, – сказал он, наконец.
Ланфранк чуть улыбнулся.
– Сомневаюсь. Он никогда не посылал никого на смерть, иначе чем на войне. Ты поедешь к нему?
– Конечно, отец. Я должен все ему открыть. А вы освободите меня от клятвы?
– Думаю, после всего, что ты мне рассказал, Господь наш уже освободил тебя, но вот за то, что ты дал ее, я должен наложить на тебя тяжкую епитимью.
Слушая тихо сказанное «Эго тэ абсолво а пеккатис туи ин помине Патрис ет Фили эт Спиритус Санкти», Вальтеоф подумал, что любая епитимья стоит этих слов. Когда он встал с колен, Ланфранк сказал:
– Теперь мы должны поговорить о другой стороне этого дела. Я совершенно не представляю, что затевается. Доходят слухи о передвижении людей, о тайных собраниях. Я не буду пока поднимать шум, но пошлю епископа Джоффрея присмотреть за графом Роджером в Херефорде и Вильгельма де Варенна – за Ральфом Норфолком.
