3 или 4 июля 1980 года мы с Высоцким неожиданно встретились около Таганки – он пришел поговорить с Любимовым. У меня с собой были какие-то стихи, которые я нес копировать, и, воспользовавшись моментом, решил задать по ним несколько вопросов – например, не мог разобрать строку «Тонет злато и на топорище».
Мы прошли в администраторскую к Валерию Павловичу. Тот побежал ставить чаек, а Высоцкий просмотрел тексты. И говорит: «Вы обработали уже все?» – «Там еще много. Часть обработана, могу отдать». – «Ну давай, а то у меня уже много нового накопилось». Кажется, он взял какие-то черновики у мамы. Я ахнул: «Вы меня режете без ножа! Всю работу начинать по-новому!» – «Не хочешь – не надо». – «Нет, хочу, хочу!» – «Так принеси, – говорит, – я дам». – «Вы знаете, я уезжаю». – «Да я тоже. Валера передаст. Я тебе записку написал».
С тем я и уехал. А приехал уже на похороны.
Оказалось, меня вовсю разыскивают, чтобы получить рукописи.
– Они к тому времени были пересняты?
В том-то и дело, что нет! А сделать это быстро было невозможно, тем более что из-за Олимпиады всякий контроль ужесточился.
Я был в полной растерянности. Нужно было понять: что делать? Как распорядиться рукописями опального поэта, которые мне поручили? Распорядиться так, чтобы они уцелели. Что с ними сделает Марина Влади – неизвестно. А может, их тормознут на таможне или здесь отправят в урну… Я не мог действовать опрометчиво – ответственность была слишком велика. Это, может быть, высокие слова, но я пытаюсь передать свои тогдашние ощущения.
Решено было тянуть время, чтобы, с одной стороны, осознать ситуацию, с другой – не допустить попытку вывоза этих рукописей. Поднять шум – вызвать огонь на себя и обозначить проблему…
Тем временем мы приступили к копированию. Какую-то возможность нашел Андрей Крылов, часть дали разным фотографам…
После того как копии были сделаны, а ситуация немного прояснилась, мы в несколько приемов передали рукописи родственникам: отцу и Марине Влади. Это было зимой. Шел снег… Неужто я так долго их держал?…
Но как может поучать меня задним числом тот, кто не жил в то время, не знает, каково ждать обыска, хранить «сомнительные» тексты! Вот Л.Томенчук высокомерно пишет: кого он боялся, ЦРУ, что ли? Какое там ЦРУ! У меня один друг вылетел из института за анекдот, другой «пошел» за пленки… Представляете, если бы в то время нашли, например, рукопись «Поднимайте руки, в урны суйте…»?
Мало ли как могли обернуться события. А я боялся за рукописи. Да, Марина как вдова была вправе их забрать куда угодно. Но автор доверил свой архив лично мне – а поскольку посоветоваться с ним я уже не мог, то для себя решил, что рукописям следует оставаться в России… В результате большая часть архива была «любезно передана» наследниками в РГАЛИ, где теперь благополучно обитает.
1990-е
Кумир
Сергей ЮРСКИЙ[56]
Кумир
Особое и очень серьезное явление – кумир. Важный завет – не сотвори себе кумира! Заводить кумиров – грех. Большой. Однако заводят. Остро нуждаются в кумирах. Издавна, и недавно, и теперь. И в перспективе.
В сороковые, пятидесятые годы было понятие – сыры. Безумные поклонницы оперных певцов. Балета тоже, но в те десятилетия прежде всего теноров. Прежде всего Лемешева и Козловского. Девочки-подростки и женщины постарше ждали. Ждали своих кумиров на подходах к Большому театру. Он пойдет на репетицию, он выйдет со спектакля, он выйдет из дома, он сядет в такси, он мелькнет. В промозглую осень, в морозную зиму, в дождливую весну они ждали. Прятались от дождя и метели, согревались за стеклянной дверью магазина «Сыры» на улице Горького – обзор хороший. Сами себя назвали или кто-то их так назвал – сыры. Они гордились этим именем.
Тенор – особый голос. Больше других он действует не только на слух, на биение сердца, нет – он осязается, он действует на гормоны. Молодые девушки попросту сходят с ума, наркотизируются от этого голоса и от его носителя. Среди толп сыров попадались и молодые люди, но их было мало. Чаще это были спекулянты, достававшие билеты на спектакли кумиров, или мужчины с некоторыми гормональными изменениями.
Кумиры объединяли, они же и разъединяли. Секта козловисток ненавидела лемешисток. Доходило до разборок и даже драк. Так шли годы.
Это давнее дело. Можно бы написать исследование о наркотическом поклонении идолам и кумирам искусства. О киногероях и героинях, о театральных первых актерах, об открытках с их портретами, издававшихся и покупавшихся сотнями тысяч. О битвах за автограф, о домашних иконостасах, где вот они, недосягаемые, а теперь навсегда присвоенные, мои вожделенные! Я не буду писать это исследование – не моя забота и не мой интерес. Скажу только, что с появлением магнитофона, а потом CD, DVD, Интернета и др. и пр. от мировой сексуальной революции 68-го года началось повальное засилье рок, панк, метл, биб-боб, хип-хоп и др. и пр. солистов, дуэтов, групп и др. и пр. Среди них были гении, были просто таланты, были подражатели, были абсолютные бездарности, но это неважно. Безразмерно растущему народонаселению мира требовались кумиры в громадных количествах. Толпы потребляли все. Индустрия изготовления кумиров стала перегонять сталелитейную промышленность и приближалась к машиностроению. Спорт, даже футбол, слегка померк перед кратким и непрерывным, оглушительно звучащим, агрессивным, манящим и ввысь, и в бездну наркотиком истерии. Потребителями стали теперь уже оба пола. Пошатнулись и возрастные барьеры, начали принюхиваться даже старики, а особенно старухи.
Это нынешнее дело. А вот совсем недавнее и незабываемое. Сходное и несходное с общим процессом, очень нашенское. ВЫСОЦКИЙ.
Высоцкий был кумиром и остается кумиром. Многое наслоилось за те десятилетия, что его нет с нами. Его песни пели другие. Пели, подражая его голосу, и пели по-своему. Подпевали в застольях, и в больших залах, и на полянах, где собирались тысячи. Но главное – его слушали! Его голос, его манера, его взрыв – тоски, юмора, отрицания, утверждения – все это осталось недосягаемым.
Для меня Высоцкий – прежде всего Артист. То, как он поет, как несет слово – величайшее достижение. Звук, манера, ритм, произношение не только предъявляют содержание, они сами становятся содержанием. В какой-то мере они отодвинули в тень его как творца стихов, а он, несомненно, был выдающимся поэтом.
Я свидетель его начала, его взлета, его славы, трагических аккордов его финала. Свидетель и почитатель среди миллионов других. Но и несколько особенно – мы были знакомы, встречались, работали вместе, были приятелями. Друзьями? Пожалуй, нет. Мы разные и принадлежали к дружественным, но разным кругам. Жизнь водила близко, но не совмещала. Мы даже учились в одной школе № 186 на Большом Каретном, но это детство, и он младше на несколько лет. Он начинал в театре Моссовета, а я пришел туда во второй половине жизни. Конечно, видел его на сцене. Заходил за кулисы, разговаривали. В кино был потрясен им в «Коротких встречах» Киры Муратовой. Оба снимались в «Интервенции» Геннадия Полоки, в «Маленьких трагедиях» Михаила Швейцера, но общих сцен не было, прошли по касательной. Сошлись только в картине Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя», ставшей народной. Он для меня реальный человек с проблемами, с трудностями, планами, в меру общительный, в меру закрытый.
Все это крепко в памяти.
Высоцкий не в памяти былого. Владимир Семенович и все, что с ним связано, – это сейчас, это всегда, это всю жизнь.
Я подумал о том, с чего начал статью о кумирах, об идолах, навязанных образах. Я подумал: может быть, в жизни не хватает людям взрыва, безоглядной эмоции, может быть, в монотонности дней образуются мучающие пустоты, жажда веры и ее недостаточность? Я ведь видел фанатов – и футбольных, и театральных. Видел, как часто жизнь кумира была испорчена, иногда погублена массовым и беззастенчивым поклонением. Видел в США, Израиле места и времена буквального поклонения – все предметы, все одежды, картинки, статуэтки были мечены одним именем – Элвис Пресли! Через много-много лет после его кончины. Есть сходство? В чем оно? Есть разница?
Мне кажется, что прежде всего есть разница. Признаемся, мы подражаем. Все люди, все нации в разные времена кому-нибудь подражают. Мы, высоко неся лозунг «собственного пути», подражаем неимоверно много, грубо и внешне перенимая чужую моду.
Но с Высоцким не так! Поклонение (а это было именно поклонение!) пришло не извне – из нутра пришло. Из нутра целого огромного народа. На время Высоцкий соединил все слои – вояки, ветераны, трудяги, зэки по любым статьям, студенты, мальчишки, женщины, патриоты, эмигранты. Для всех – свой, для всех – наш, для каждого из массы – мой!
