объявил мне, что я не имею права проживать здесь по этому паспорту и что мне следует отправиться обратно по ту сторону границы. «Почему же?» — «Потому что вы не показали паспорт на таможне». Я объяснил, почему не было подписи таможенника, но никакие объяснения не помогли, и мне надлежало убираться из города подобру-поздорову. Тогда я пошел к губернатору, в надежде с его помощью устроить свои дела. Но и эта надежда рухнула. Все же я добился разрешения проехать до ближайшей таможни, откуда я мог вернуться обратно, получив таможенную отметку. Так блюдется закон. Выходит, чтобы не проделывать вновь в оба конца путь, равный восьмидесяти шести верстам, мне надо было спорить до тех пор, пока не выдали бы свидетельства о прохождении осмотра в Колатселькя, или же дожидаться в Вескелюс возвращения таможенника. Но разве я мог предположить такое?
Собираясь к губернатору, я взял с собой докторское свидетельство, а также некоторые другие документы, чтобы доказать при необходимости, что я еду не под чужим именем. Но показывать их не пришлось. Отлучившись ненадолго, губернатор по возвращении попросил меня посетить его супругу, которая якобы болеет. Наверное, это своего рода испытание, подумал я про себя, либо экзамен по медицине, который должен показать, являюсь ли я врачом на самом деле. Я последовал за губернатором в покои. Его супруга рассказала мне — по-немецки, — что она простудилась и после этого уже три недели чувствует себя нездоровой: был жар, кровотечение из носа и пр. Я спросил, почему же они не позвали городского врача, ведь, по слухам, их тут целых три. Мне ответили, что не стали делать этого, поскольку надеялись, что все и так пройдет. После этого я еще больше уверился в том, что болезнь была лишь предлогом для того, чтобы подшутить над странным путником либо устроить экзамен в области его медицинских познаний. Если дело касалось первого, то я вполне соответствовал их представлениям, так как растерялся при этом испытании, ужасно плохо говорил по-немецки, из головы вылетели все даже самые обычные фразы. Чтобы оправдать свое звание, я сел и написал рецепт (какой-то потогонный чай) и попросил послать в аптеку. Скорее всего, рецепт никуда не отнесли, а передали домашнему врачу. Если бы не моя растерянность, было бы неплохо подвергнуть испытаниям саму госпожу и доказать ей, что она совершенно здорова. Но поскольку у меня не ладилось с немецким, я отказался от своего намерения. Вернувшись в кабинет губернатора, я попросил разрешения пожить в городе три-четыре дня, прежде чем поеду на таможню. С этим согласились.
ДОКТОРУ РАББЕ
Петрозаводск, 20 марта 1841 г.
Дорогой брат!
Чтобы последняя часть «Истории России»[151] наконец-то увидела свет, посылаю тебе эту рукопись с просьбой договориться с Васениусом о ее печатании так, как считаешь нужным. Часть рукописи еще не правилась и находится в таком виде, в каком она вышла из-под пера Г. Тиклена. Поговори с Акиандером, Столбергом, Каяном или с кем-нибудь еще, кто бы согласился поработать над нею и внести необходимые исправления; за труды получил бы десять, а может, и более экземпляров полного издания истории. В любом случае следовало бы обратиться к Акиандеру, чтобы он разрешил воспользоваться теми поправками, которые он, сверив их по большой истории Карамзина, внес в «Историю России» Германа. Ведь именно последней руководствовался Тиклен. Надо бы сделать уже в рукописи исправления, относящиеся к еще не напечатанной части, а остальные поправки к уже изданным листам следовало бы поместить кратким приложением в конце книги. [...]
Со Стокфлетом мы расстались в Иломантси. Оттуда я проделал путь через приходы Тохмаярви, Пялкъярви, Рускеала, Импилахти, Салми, Туломаярви, Вескелюс, Сямяярви и Вийтана сюда. Пробыв здесь пять-шесть суток, я думаю дня через два отправиться дальше и, продвигаясь понемногу, собирать все то, что может иметь интерес для филологии. Так я доберусь до Кеми, расположенной на берегу Белого моря, а оттуда сразу, как только откроется вода, поеду в Архангельск. Не задерживаясь там долго, я через всю русскую Лапландию, где проведу лето, направлюсь в Колу. Рассчитываю прибыть в Колу лишь поздней осенью. Оттуда вдоль морского побережья я отправлюсь в Весисаари и Алаттио и в одном из этих поселений встречусь со Стокфлетом. Из Алаттио через Торнио и Оулу я вернусь в Каяни. Таков план моего путешествия. Может показаться, что на него уйдет уйма времени, но я привык работать во время поездок, так что потери будут совсем незначительные. Знакомство с лопарским языком может мне пригодиться при составлении словаря[152], если только это дело не превратится в простое перечисление и перевод известных слов. Мне бы хотелось также настолько ознакомиться с основами языка самоедов, чтобы знать, в какой мере он может быть полезен для изучения финского. Но на это, пожалуй, не хватит времени, потому что на достижение определенных успехов в подобном исследовании ушло бы по крайней мере не менее полугода. Ведь пришлось бы обучаться языку, на котором, как мне известно, не написано еще ни одной грамматики. [...]
АКАДЕМИКУ ШЕГРЕНУ[153]
Петрозаводск, 21 марта 1841 г.
Глубокочтимый и достопочтенный господин коллежский советник!
Поездка в русскую Лапландию, о которой я имел честь упомянуть Вам прошлым летом, уже осуществляется мною, но я не продвинулся далее Петрозаводска, хотя выехал из Каяни более двух месяцев тому назад. Я намеревался отправиться в эту поездку еще прошлой осенью, но неожиданно в Каяни меня приехал навестить пастор Стокфлет, который пять недель изучал там финский, а затем сопровождал меня до Иломантси, откуда после нашей совместной работы в течение восьми недель, через Каяни, Оулу и Торнио, вернулся в Лапландию. Я же отправился к олонецким финнам в Салми, Туломаярви, Вескелюс и Сямяярви, где какое-то время изучал диалект этих мест и не раз досадовал на смешение его с русским. Даже сильно исковерканный финский в окрестностях Турку все-таки сравнительно чище сего олонецкого говора. У священника из Сямяярви я заполучил катехизис 1804 года, изданный на олонецком говоре славянскими буквами.
Через два дня я вновь отправлюсь по деревням, надеясь в начале мая быть в Кеми, а оттуда, как только море откроется, поехать в Архангельск. Предполагаю все лето провести в русской Лапландии, а следующую зиму — в норвежской Лапландии. Если бы у меня были грамматические или другие пособия для изучения языка самоедов, то я охотно поехал бы на несколько месяцев к живущим поблизости самоедам, но без всякой подготовки и не располагая для этого временем, я навряд ли сумел бы
