Хюрсюля понимали лишь частично, но в этой местности их слушали столь же внимательно, как и в Финляндии. [...]
ИЗ ДНЕВНИКА
Сортавала, 3 апреля 1841 г.
Из Импилахти меня подвез мужчина, родом из деревни Коконваара, что в десяти верстах от погоста Суйстамо. О себе рассказал, что он мастер играть на кантеле. Сообщил также, что он будет жить до пасхи в Импилахти в доме сестры — хозяйки постоялого двора и обучать игре на кантеле своего племянника.
В каждом из плотов Громова, идущих по Янисъярви, по десять тысяч бревен, они никак не закреплены, плывут свободно в окружении тройного оплотника, сделанного из прикрепленных друг к другу гибкими прутьями бревен. Такой кошель перемещается по озеру. Впереди него на веслах движется другой плот, поменьше, сколоченный крепко, и с него спускают якорь, чтобы закрепить плот на месте. С помощью каната и ворота лебедки подтягивают большой плот к меньшему и снова отплывают на меньшем и т. д. Сказывали, будто канат бывает длиной и с полверсты. За прошлое лето было сплавлено около семидесяти тысяч бревен, поделенных на семь плотов. Утверждают, что продвижение на плотах требует большого умения и сноровки.
Судя по рассказам, в окрестностях Суйстамо еще поют о Вяйнямёйнене, но песен этих немного. Возница припомнил следующий текст:
Не стреляй ты в старца Вяйнё.
Вяйнямёйнена убьешь ты —
Пропадет на свете радость.
Песня на земле исчезнет,
С радостью на свете лучше,
С песней на земле приятней.
ИЗ ДНЕВНИКА
Кармала, 11 апреля 1841 г.
Известно, что в старой Финляндии[156] стали брать в солдаты лишь во времена Павла I. Затем, во времена Александра, некий землевладелец по фамилии Копьев заявил, что людей следовало бы, как крепостных, прикрепить к определенным владениям. Многие поддержали это предложение, но против него с особой настойчивостью выступил один не столь высокого ранга чиновник, Эммин, служивший в Выборгском губернском правлении. Да будь благословенна память о нем! Позже он стал губернатором. Землевладельцы еще не получили права по своему усмотрению увеличивать подати, их арендаторы во всех отношениях были приравнены к государственным крестьянам, с той лишь разницей, что государство передало землевладельцам право владеть ими. К сожалению, позднее положение изменилось.
Еще одно предположение о Сампо. Может быть, люди Похьёлы были славянами, у которых, конечно же, был сам бог? Саариола, Сариола (Саари, некая страна) могло произойти от слов царь, царство. В таком случае вполне можно предположить, что финны должны были платить дань Похьёле.
ИЗ ДНЕВНИКА
Яккима, 17 апреля 1841 г.
Миттелеминен («измерение») — способ, применяемый финнами при лечении многих болезней, припадков и в других случаях, когда неизвестны другие надежные средства излечения. Вершками — расстоянием от большого до указательного пальца — измеряют все тело больного, начиная от большого пальца левой ноги до большого пальца правой руки, а затем от большого пальца правой ноги до большого пальца левой руки, так чтобы эти измерения скрестились у пупка. Такое же измерение снизу вверх делается по спине. Считается, что «измерение» действует сильнее, если его совершают хлебной лопатой, а еще лучше, если обломками гроба (либо костями умершего). Мерять больного лучше всего в избе под дымоволоком или на месте, где лежал покойник. Анимальный магнетизм[157].
Второй способ излечения — растирание, его совершают в бане. Пальцами пощипывают все мышцы тела, особенно там, где имеются сухожилия. Должно быть, женщины, лечащие этим способом, считают, что это какие-то уплотнения, которых не должно быть, и поэтому трудятся изо всех сил. «Подумать только, сколько затвердений у вас (в вашем теле)». Растирание длится полчаса. [...]
ДОКТОРУ РАББЕ
Оулу, 31 октября 1841 г.
Дорогой брат!
Проведя несколько дней здесь, в Оулу, я готов отправиться к лопарям сразу, как только дождусь Матиаса[158] из Кеми, который поедет со мной. Заодно высылаю рукопись «Истории России». Будь добр, передай ее в цензуру на проверку, видимо, следует передать и предыдущие шесть листов, а затем поговори с Васениусом (или с кем-то другим) о ее напечатании. Лучше всего было бы договориться об оплате расходов за печатание так, чтобы издатель получил определенное количество экземпляров истории (в том числе и ранее вышедшие листы). Но если он не согласится на эти условия, то придется заплатить ему деньгами. Надеюсь, ты не откажешься попросить Вульферта отправить почтой последнюю часть «Истории России» тем, кто подписался на «Мехиляйнена» на 1840 год. [...] Высылаю также нечто вроде предисловия к «Пословицам», надеюсь, Тэрнгрен дал тебе эту рукопись. Было бы весьма желательно, если бы фон Беккер[159] согласился быть редактором пословиц, ему было бы предоставлено неограниченное право исправлять правописание там, где оно колеблется или вообще требует поправки. Я даже не успел перечитать всю рукопись после того, как переписал набело. Беккер обещал мне, что если в этом отношении когда-либо возникнет необходимость в его помощи, то он готов помочь. Не возьмет ли Рейн[160] на себя заботу об исправлениях в «Истории России», что было бы вовсе неплохо. [...]
СУПРУГЕ АРХИЯТЕРА[161] ТЭРНГРЕНА
Дом священника в Кеми, 11 ноября 1841 г.
Светлейшая госпожа профессорша!
После отъезда из Лаукко грусть и тоска преследовали меня, пока я наконец не прибыл в Каяни, откуда вскоре переехал сюда, в приход Кеми, для того чтобы встретиться со своим будущим спутником, магистром Кастреном. Завтра мы, уже не делая остановок, отправимся через приходы Рованиеми и Кемиярви в русскую Лапландию, путь до которой составляет свыше сорока миль. Мы намерены пробыть там до весны, в мае добраться до Колы, а дальше на первом же корабле отплыть на Мезень — область, расположенную на берегу Белого моря восточнее Архангельска, где мы надеемся встретить первых самоедов. Поедем ли мы дальше на восток, пока неизвестно, это будет зависеть от обстоятельств, которые могут возникнуть во время нашего путешествия. Скорее всего, тоска по родине заставит нас вернуться оттуда домой. [...]
ИЗ ДНЕВНИКА
Корванен, 17 декабря 1841 г.
Любезный брат!
Уже с прошлого воскресенья мы прозябаем здесь, не имея возможности ехать дальше из-за оттепели и пурги. Живем мы в низенькой комнате, сильно смахивающей на спальную тюремную камеру в Каяни, только эта пониже да заставлена всяким скарбом. Окно — совсем крошечное. Скудный дневной свет проникает сюда с одиннадцати до часу, вернее, до половины первого. На наше счастье, у нас еще имеются свечи, а также немного чаю и кофе. Съестных припасов больше: заплесневелый огузок мяса,
