— Лежи тихо и помалкивай, — проговорил Йенс, сидевший за рулем.
Машина тронулась.
— Кто вы такие? — спросил Ларс.
В ответ он получил от рослого удар кулаком в лицо.
Номер был ужасный. Крошечный, как каюта на корабле. Несмотря на стеклопакеты, здесь ни на секунду не смолкал шум проносившихся мимо машин.
Когда Йенс и Михаил ушли, София села в такси и поехала на юг, выехав на Е-4 в сторону южных пригородов. Мотель располагался в Мидсоммаркрансен возле скоростной трассы. Стойки администратора тут не было, лишь небольшое фойе, где можно было зарегистрироваться при помощи кредитной карты, — карту дал ей Йенс.
Теперь она сидела на кровати и ждала. Кровать — жесткая и негостеприимная — напоминала больничную кушетку. Время от времени София звонила Джейн. Та отвечала одно и то же: никаких изменений. София увидела себя в зеркале, укрепленном над письменным столом, — горестное и измученное лицо. Она отвернулась.
Прошла целая вечность, прежде чем в дверь постучали. София поднялась и пошла открывать. Йенс втолкнул в комнату Ларса Винге, дверь за ними захлопнулась сама собой.
Ларс пребывал в состоянии растерянности, не понимая, где находится. София посмотрела на него — вид у него был нездоровый. Он выглядел бледным и изможденным, с черными кругами под глазами. На носу — кровоподтек, в одной ноздре — запекшаяся кровь. Йенс знаком приказал ему сесть. Ларс нашел стул возле письменного стола.
— Можно воды? — чуть слышно проговорил он.
— Нет, — ответил Йенс.
Ларс почесал глаз.
— Ты знаешь, почему ты здесь? — спросил Йенс.
Винге не ответил, вместо этого он посмотрел на Софию и улыбнулся. Он улыбался так, словно они были старыми друзьями, которые давно не виделись. От его улыбки ей стало совсем тяжело на душе.
Раньше София видела его лишь мельком. Теперь она начала понимать, что он за тип, и испытывала к нему антипатию. Ларс Винге излучал какую-то странную смесь неуверенности в себе и деланого апломба. Он был нестабилен и неприятен… к тому же напуган.
— Но вам было совершенно необязательно так со мной поступать, — проговорил он.
— В смысле?
Ларс не сводил глаз с Софии, неосознанно постукивая по полу левой ногой.
— Не было нужды так меня ловить… Я все равно собирался в ближайшее время связаться с тобой…
— Зачем? — спросила София.
Он опустил глаза, стал смотреть в стол.
— Сочувствую твоему горю, я слышал об Альберте… Как он себя чувствует?
— Расскажи нам все, что тебе известно, — велел Йенс.
Последовала долгая пауза.
— Гунилла хотела, чтобы Андерс и Хассе поймали его.
— Зачем?
— Не знаю. Что-то затевалось. Они хотели держать тебя на крючке, София, — они сами так сказали. Хотели быть уверены, что ты ничего им не устроишь…
— Не устрою — чего?
— Не знаю точно. Кажется, они побаиваются тебя. Боятся, что ты совершишь какой-то необдуманный поступок, ведь они угрожали тебе. Рано или поздно ты что-нибудь сделаешь.
София не поняла:
— Но почему именно сейчас?
Ларс задумался.
— Что-то затевается…
— Рассказывай с самого начала, — прервал его Йенс.
Ларс посмотрел на Софию и Йенса, продолжая думать. Он положил правую ладонь на стол, словно ища опоры, пытаясь найти какую-нибудь структуру. Потом начал свой рассказ. Сперва сбивчиво и неуверенно, но через некоторое время нашел основную нить и придерживался ее. Он описал, как к нему обратилась Гунилла Страндберг, как он стал работать под ее началом. Как он вскоре утратил ощущение цели. Как он следил за Софией — о микрофонах в ее доме, о своих отчетах Гунилле, о том, что он не знал о похищении Альберта. Как он вообще ничего не знал, так как его ни во что не посвящали.
Софии казалось, что все это происходит не с ней. Перед ней сидел человек, который преследовал ее в течение нескольких недель, и рассказывал такое, чего ее мозг не мог воспринять. Постепенно она осознала, что стала центральной фигурой в каком-то непонятном ей процессе. Он рассказывал о людях, которые использовали ее в качестве отправной точки в расследовании, не имевшем под собой никаких оснований. О том, какими методами работает Гунилла Страндберг. О том, что мужчина, разговаривавший с ней в полицейском отделении, на самом деле брат Гуниллы, и о его скоропостижной смерти. Об их попытках при помощи угроз выведать что-нибудь у других людей из окружения Гектора. Об Андерсе Аске — следователе по найму, и о Хансе Берглунде, большом любителе насилия. О том, как эти двое напали на Альберта.
Ларс закончил свой рассказ, опустил голову, глядя в стол, провел указательным пальцем по невидимому пятну.
— Ты сказал, что у тебя в голове прояснилась картина… как выглядела эта картина? — спросила София.
— Не знаю… — он почесал лоб. — Наша жизнь в опасности. Моя и твоя, София… И Альберта тоже — но это уже и так ясно. — Он посмотрел на Йенса и Софию.
— Это ты написал мне записку и опустил в ящик? — спросила она.
Ларс кивнул.
— И приходил ночью ко мне в дом?
Он уставился на нее:
— Что?
— Отвечай, — сказал Йенс.
Ларс опустил голову, помотал ею, глядя в пол.
— Нет… — пробормотал он.
— Что — нет?
— На этот вопрос я не стану отвечать.
Йенс и София переглянулись. Похоже, у парня не все дома.
— А «Сааб», зачем ты спалил «Сааб»? — поинтересовался Йенс.
— В тот момент я как раз начал понимать, что вокруг меня происходят вещи, к которым я не имею отношения… Когда появился ты и отобрал у меня удостоверение и все остальное, у меня родилась идея. Я вытащил все оборудование и сжег машину, чтобы Гунилла думала, что оно сгорело.
— Зачем?
Ларс рисовал пальцем круги на столе.
— Я начал прослушивать их самих.
— Кого? — удивился Йенс.
— Гуниллу и ее сотрудников.
— Зачем?
Винге перестал рисовать круги, поднял глаза.
— Что ты сказал? — переспросил он, словно забыв, о чем идет речь.
— Зачем ты начал прослушивать своих коллег? — медленно и сурово проговорил Йенс.
К Ларсу вернулась память, он сглотнул:
— Просто я понял, что что-то происходит, а от меня это скрывают.
— Что именно? — спросил Йенс.
— Тогда все так смешалось, что разобраться было очень трудно… но я оказался прав.
Йенс и София ждали.
— Они убили мою девушку.
Он перестал рисовать пальцем на столе.
— Что-что? — переспросила София.
Ларс снова поднял глаза на нее и Йенса:
— Они убили Сару — девушку, с которой я жил.
Михаил вел машину обратно в сторону города, София и Йенс сидели на заднем сиденье.
— Боже мой, — прошептал Йенс.
София мысленно согласилась с ним. Она смотрела невидящим взглядом за окно, где мимо них в стремительном темпе проносились встречные машины.
Михаил и Клаус уехали, прощание было кратким. Потом в дверь позвонили. Йенс посмотрел на часы.
— Наверное, Михаил что-то забыл, — пробормотал он себе под нос.
Он посмотрел в глазок, ожидая увидеть двух мужчин, — но за дверью стояли трое, и это были люди совсем иного сорта: изможденные и агрессивные одновременно. Гоша с бритым черепом, Виталий с бутылкой ликера в руках, Дмитрий с широко расставленными глазами. Проклятье! Йенс рассчитал, что они прибудут в Стокгольм поздно вечером — намеревался подготовиться к встрече. Должно быть, они ехали, нигде не останавливаясь.
Йенс отошел от двери и вернулся в кухню. София увидела выражение его лица.
— Что такое?
Он поспешно подошел к кухонному окну.
— Что случилось, Йенс?
— Они приехали раньше, чем предполагалось. Уходим отсюда, немедленно.
— Но давай я скажу, что тебя нет дома.
— Поверь мне, этого не стоит делать.
Стук в дверь сменился глухими ударами. Косяк двери сотрясался. Йенс указывал на открытое окно, София хотела найти другую альтернативу. В дверь стали бить ногами. Йенс вылез в окно, обернулся и протянул ей руку. Она посмотрела на него, на его руку, заколебалась. Потом повернулась и убежала в глубь квартиры.
— София! — прошипел Йенс.
Во входной двери образовалась дыра, пробитая ногой; возмущенные голоса теперь доносились отчетливее. София вернулась с сумочкой, взяла его руку и шагнула на карниз. Звук ломаемых досок смешался с грозными криками мужчин, когда те ввалились в квартиру.
София перебралась на узкий выступ крыши. Кровля была старая, дул порывистый ветер. Она вцепилась в обитые жестью окна чердака, украшавшие фасад дома. Улица осталась далеко внизу, кровельные листы были скользкие. Она бросила взгляд вниз. Машины казались такими маленькими — от одного этого взгляда ее охватил страх смерти. Она посмотрела на Йенса. Но голова у нее закружилась еще больше — небо над головой казалось слишком бескрайним.
