— Слушаю вас, Том, — сказал Стокер, косясь на револьвер. — Что стряслось?
— Не могу точно выразить, Брэм. Странно, но его присутствие здесь меня успокаивает.
— Есть какие-то планы на его будущее использование? — Стокер кивнул в сторону револьвера.
— Не знаю, — пожал плечами Сэйерс. — Вот сижу, решаю.
Стокер внимательно посмотрел на Сэйерса, пытаясь по лицу и глазам угадать его намерения. Тот старательно отводил взгляд, что облегчало Стокеру задачу. Кожа на лице экс-боксера стала серой, на ней поблескивали капельки пота. Он выглядел так, словно годами не выходил на солнечный свет. Стокер никак не мог заставить себя поверить, что Сэйерс целыми днями сидит здесь, ждет, когда кто-нибудь войдет и заговорит с ним, и тем не менее это было так. Все увиденное заставило Брэма подумать о комнате как о приемной ада, преддверии вечности.
— Я видел внизу тела мужчины и женщины, — сказал Стокер.
— Они доставляли слишком много хлопот одной даме. Мне пришлось защитить ее.
Стокер пододвинул к столу еще один стул, опустился на него.
— Я выполнил вашу просьбу, навел кое-какие справки. Здешняя полиция продолжает искать Мари Д’Алруа. На прошлой неделе Луиза Портер села на корабль, отплывавший в Англию. — Стокер вздохнул. — Том…
— Продолжайте, я не сплю, — резко перебил его Сэйерс. — Есть я тоже не хочу. Постоянно думаю о Страннике. Вы знаете, Брэм, имеется во всем этом деле некая суть, которую вы не можете себе представить.
— Ну а если просто…
— Отрицать его реальность? — перебил Сэйерс. — Нет. Я пробовал, но не получилось. Вы же сами понимаете, нельзя сначала заставить себя верить во что-то, а потом разувериться. С верой приходят и обязательства. Убежденность либо проникнет внутрь, либо вырвется наружу. Одно из двух обязательно произойдет. Странник — образ, созданный собственным воображением, который вскоре становится властелином того, кто его породил. Пусть даже мысленно.
Стокер не спускал глаз с револьвера. Сэйерс явно не собирался брать его в руки, но и не отодвигал от себя. Ствол револьвера указывал на Стокера. Револьвер был заряжен, Брэм ясно видел пули в его барабане.
— Вам нужны деньги? — спросил он Сэйерса.
— Нет.
— Врач?
Сэйерс покачал головой.
— Тогда как я могу вам помочь? Расскажите, зачем вы вызвали меня сюда? Вы же не будете и дальше вот так сидеть здесь? Вы собираетесь предпринимать какие-то действия?
Теперь в глаза ему посмотрел Сэйерс.
— Вам претит смотреть на зло? — спросил он. — Вы знаете, как избавиться от подобного зрелища. Выбросить его из мира.
Стокер начал понимать его.
— Значит, вы хотите уйти, — произнес Стокер. — Унести зло с собой. — Не отрывая взгляда от лица Сэйерса, он быстрым движением оттолкнул револьвер в сторону. — Нет, Том.
— Если Странник — всего лишь игра ума, то он умрет с последним человеком, разум которого создал его.
— Вы готовы отправить собственную душу в ад?
— Я уже нахожусь в аду, Брэм. Помогите мне. Окажите последнюю любезность.
Только теперь Стокер понял, почему Сэйерс так спокойно отнесся к тому, что он отшвырнул револьвер. У Тома и в мыслях не было самому воспользоваться им.
Он все время ждал момента, когда Стокер прикоснется к оружию.
— Я впечатлен вашим мужеством, Том, но мне отвратительно ваше предложение, — отчеканил Стокер. — Просить человека стать убийцей, отойти от Бога? Нет. И слушать не желаю.
Сэйерс поднялся со стула.
— Для меня все происходящее — игра, Брэм, но игра с предсказуемым результатом. — Он двинулся вокруг стола. Собака, вскинув голову, с любопытством посмотрела на него. — Она не любит меня. Я знаю. Но ей следует знать, что я для нее сделал. Пройдет время, сердце ее оттает, на многие вещи она взглянет совсем иначе, и память обо мне вызовет у нее радость. Где бы в тот день ни находился, я буду об этом знать.
Они стояли друг против друга. Сэйерс вложил в ладонь Стокера револьвер, не отнимая рук, снял его с предохранителя.
— Клянусь вам, Брэм, если мы не закончим сегодня, то завтра зло придет в город, и принесу его я.
Он прижал ствол револьвера к своей груди.
Подобного поворота Стокер попросту не ожидал. Сэйерс не оставлял ему выбора. Брэму не оставалось ничего другого, кроме как сжимать оружие.
— Благослови вас Господь, Том, — сказал он.
— Еще одна просьба, Брэм. Перевезите меня потом на родину.
Глава 54
Весенним утром 1911 года, случайно совпавшего своим числом с тем днем, когда трансатлантический лайнер доставил Себастьяна Бекера и его увеличившуюся семью в Англию, в порт Саутгемптон, в ворота западного Хайгейтского кладбища, представлявшие собой уродливую смесь стены средневекового замка и кафедральных окон, прошла дама с маленькой девочкой. Они шли по дорожкам, вдоль скромных надгробий и величественных памятников, направляясь к верхней террасе.
Лондонское Хайгейтское кладбище, расположенное на холме с одноименным названием, не всегда являло собой пример романтического упадка. В то время оно было градом праведно живших и тихо усопших, частным владением, порядок в котором поддерживали отличные садовники. Могилы, что теперь поросли бурьяном и покрылись плющом, тогда возвышались на склоне с аккуратно подрезанной травой. Сегодняшние неухоженные и забытые, покрытые пятнами последние приюты сверкали чистотой и напоминали провинциальные банки с драгоценными авуарами в виде останков. Старинные мраморные памятники матово блестели и выглядели как новые. Там, где теперь лежит грязь и мох покрывает обломки, стояли каменные вазы с цветами. Аккуратно убранные вьющиеся дорожки, выходившие из затонувших катакомб Ливанского погребения, поднимались вверх, откуда Лондон просматривался до самого Ист-Энда.
Женщине путь был, несомненно, известен, но девочке — еще нет. Она семенила рядом с матерью, во все глаза рассматривая незнакомое место. Оно очаровывало и в то же время тревожило ее. Девочка словно очутилась в сказочном царстве, прекрасном, но бесцветном и безжизненном.
Тропинка, посыпанная мелким гравием, сверкающим от росы, все уходила и уходила вверх, затем вдруг выровнялась, и мама с девочкой очутились на ровной площадке. Они шли мимо памятников, каждый из которых являлся плодом нездорового воображения, — мраморных плачущих женщин, пылающих гипсовыми языками факелов, ангелов с распростертыми крыльями и руками, воздетыми к небесам, величественно застывшими, словно проклятыми в момент наивысшего восторга.
Девочка не понимала, зачем она здесь. В руке она несла крошечный букетик цветов — его дала мама перед выходом из дома. Девочка подозревала, что скоро ей нужно будет отдать букетик. Эта мысль ее не беспокоила, напротив, она давно устала сжимать стебельки.
Ей показалось, что мама наконец нашла то, что искала. Памятник, возле которого они остановились, был не из больших, но зато самым интригующим. На постаменте высотой фута в два высился гранитный саркофаг со скошенной по краям крышкой. Каменотес тщился придать ему классическую форму, но общий вид его получился неказистым — саркофаг слишком напоминал перевернутую ванну.
У подножия могилы лежала каменная собака неопределенной породы. Морда ее была опущена и покоилась на лапах. Скульптору удалось вложить в ее выражение столько тоски и горести, что девочке вдруг представилось, что из печальных глаз собаки льются… нет, она была каменная и плакать не могла. Да и глаз у нее не было, одни каменные кружки. Девочке очень хотелось потрогать тело собаки, гладкое и мускулистое, но она боялась дотронуться до него, не убедившись прежде в том, что она на самом деле сделана из камня.
На краю гробницы, прямо над фигурой собаки, располагался круг с вырезанным на нем профилем мужчины. Круг напоминал старинную чеканную монету с головой короля.
— Мама, а кто тут лежит? — спросила девочка.
— Замечательный человек, — ответила женщина. Лучший из всех, кого я знала.
Девочка, успокоившись, снова посмотрела на памятник. Каким бы тот человек ни был, он сделался историей, где жили самые разные люди, но все они были не совсем настоящими.
Мама попросила девочку оставить на могиле цветы, и та положила их на цоколь. Затем мама передвинула букетик к центру, повернув стебельками к ногам. После этого она на шаг отступила от памятника и долго молча стояла.
Девочка переминалась с ноги на ногу, пока мама не дернула ее легонько за ручку. Девочка замерла. Она боялась пошевелиться, думая, что, если она начнет двигаться, мама снова одернет ее, и ей придется опять долго ждать момента, когда они уйдут отсюда, а потом еще и еще дольше, и так всегда стоять здесь.
Чтобы чем-то себя занять, девочка принялась наблюдать за птичкой. Она то улетала, то снова возвращалась. В последний раз она прилетела, держа в клювике маленький прутик.
