— Теперь понятно. У нас, чтобы вернуть углекислоту в оборот, природа разлагает ее соли в нижних слоях коры — тот механизм карбонат-силикатного цикла, который на Габриэле разомкнут. Здесь…
— Здесь, — договорил я за нее, — карбонаты не образуются вовсе. Ладно, я, пожалуй, действительно пойду в рубку.
— А вот и вы, — приветствовала меня Линда Тоомен, когда я просунул голову в люк. — Как раз вовремя. Занимайте ложе.
Должно быть, антимимические программы не сумели скрыть всю глубину моего отвращения. Агентесса нахмурилась, пристально вглядываясь в мою кислую физиономию.
— Не дуйтесь, — скомандовала она. — Я требую от вас не так уж много — всего лишь повиновения.
— Это, — заметил я, — гораздо больше, чем вам кажется.
— Ну, герр Михайлов! — укорила меня Тоомен. — От вас — не ожидала. Кася слишком пропиталась шаблоном, который сама взялась насаждать… но вы-то знаете, какая это иллюзорная вещь — свобода. Не отпирайтесь! — Она предупреждающе вскинула руку — натянулись ремни, притягивающие тело к ложу, — хотя я вовсе не собирался отвечать. — Я еще на планете заглянула в ваше досье. Вы прирожденный оппортунист. Мне бы крайне пригодилось ваше сотрудничество… но на моих условиях, имейте это в виду.
С существом, которое может взломать нейраугмент с той же легкостью, с какой я сам могу перепрограммировать банковские чипы, трудно вести дела на моих условиях — не поспоришь. Я бы согласился даже на «прирожденного оппортуниста».
И Линде Тоомен действительно нужны добровольные помощники. Киберзомби послушны, но даже простая репрография на высоких уровнях одновременно с волей к сопротивлению необратимо ломает инициативу и творческие способности.
Тогда почему эта идея вызывает у меня такое омерзение?
— Подумайте, — подбодрила меня агентесса. — Я вас не тороплю. На обратной дороге у вас будет время принять решение.
Мне бы ее уверенность! Я изрядно сомневался, выйдем ли мы живыми хотя бы обратно на орбиту. Еще ни одна посадка на неизученную планету не обошлась без сюрпризов.
Я забрался на ложе, подключил интербрейн к корабельному лосу, запустив алгоритмы контроля. Поверх голых стен вспыхнули потоки данных. Бегло, надеясь, что хозяйка корабля не обратит внимания, заглянул в каюты. Катерина Новицкая уже пристегнулась к койке, настороженно оглядывая тесную каютку, уже изученную до последней царапинки в пластике. Дебора Фукс лежала неподвижно, закрыв глаза, точно в наркотическом сне.
Баржа начала неторопливый разворот.
— Как вы намерены войти в атмосферу? — поинтересовался я, отслеживая показания датчиков с обшивки. Пока, само собой, все чисто. За время взлета абляционная пена не успела даже оплавиться.
Против здравого смысла, посадить космический корабль гораздо сложнее, чем вывести его на орбиту. Чтобы поднять звездолет, нужно всего лишь придать ему определенную кинетическую энергию. Чтобы мягко опустить, всю эту энергию нужно куда-то деть. При этом ниже определенной высоты тормозить корабль не может — для этого ему нужно как минимум входить в атмосферу хвостом вперед, после чего дюзы у него плавятся, а сам он теряет ориентацию и входит в штопор. Обычно проблему решают, покрывая обшивку специальной пеной, поглощающей тепло при испарении. Корабль врезается в атмосферу, точно метеор, и оболочка сгорает. Но нам это решение не годилось. Во-первых, атмосфера Самаэля даже на больших высотах плотнее той, на которую рассчитано покрытие. Во-вторых, если мы сейчас опалим свои перышки, то не сможем сесть на обратном пути. С планом, который для такого случая разработала агентесса, я, занятый другими мыслями, не успел ознакомиться.
— Погасить скорость, — ответила Тоомен, подключаясь к автопилоту. — Полностью. Не забывайте, какой у нас запас хода.
Я, к стыду своему, забыл — «Комете» не приходилось особенно экономить топливо. Сигнулярность в действии.
— Всем занять места, — скомандовала Ибар, опуская на виски дублирующий контур управления, на случай, если аплинк выйдет из строя. — Начинаем погружение.
А-привод заработал внезапно. Перегрузка опять распластала меня по койке, пытаясь содрать мясо с костей и выжать кровь из сосудов. Мне с ужасом подумалось, что эту пытку придется претерпеть еще раз — чтобы вырваться из цепкого поля тяготения, — а до того мучиться под самаэльскими полутора «же». Секунда за секундой мне казалось, что кошмар вот-вот кончится, вот мгновение — и всё, а перегрузка всё не стихала. Кинетические диаграммы плыли у меня перед глазами, путаясь с кровавыми кольцами.
Двигатель смолк, и наступила невесомость. Невольно я вцепился в подлокотник кресла, хотя знал прекрасно, что запас активного вещества в баке далеко не истощился. Баржа падала с орбиты.
Несколько толчков отозвались гулом в стальных костях фюзеляжа — маневровые двигатели разворачивали челнок кормой вниз. Это был опасный маневр. В плотных слоях атмосферы маневрушкам не под силу будет сдвинуть массивную тушу баржи; если вместо того, чтобы постепенно завалиться на брюхо и перейти в планирующий полет, «Комета» скатится в штопор или, того хлеще, перевернется, у нас как раз останется несколько минут поразмышлять над собственной глупостью, прежде чем давление сомнет обшивку и внутрь хлынет раскаленный воздух.
Мерные, точно удары колокола, тормозные импульсы сдерживали падение баржи, но похоже было, что в наши расчеты вкралась ошибка. Даже в разреженной, будто марля, термосфере сопротивление газа сбивало челнок с вертикали. Приходилось корректировать траекторию падения, с каждой минутой растрачивая на это все больше невосполнимых запасов топлива. Если бы мы падали свободно, эти мелкие отклонения не играли бы роли… но тогда на входе в стратосферу хрупкие конструкции дюз смяло бы, точно солому. А на малой скорости даже небольшой крен грозил перерасти в опасную спираль, которой предстояло закончиться кратером на поверхности.
Пилотирование, к счастью, не входило в круг моих обязанностей — судя по всему, оно целиком поглощало внимания Линды Тоомен, а заодно и прекурсолога. На мою долю оставались собственно наблюдения, но покуда основная часть камер могла наблюдать лишь мутнеющее постепенно лиловое небо да разворачивающуюся внизу скатерть верхнего облачного слоя. Атмосфера Самаэля оказалась устроена на удивление сложно, невзирая на то, что полуторное тяготение планеты стягивало ее к поверхности. Под верхним слоем рваных сернокислых туч прятался еще один, там, где бешеные ветра несли мельчайшую пыль и испарения веществ, которые более привычно считать твёрдыми, и эти два облачных одеяла перебрасывали друг другу тепловые потоки, то нагреваясь, то охлаждаясь, отчего атмосфера перемешивалась в глубину. Солнечная машина, преобразующая излучение Адоная в механическую работу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
