- Мне снятся мои достопочтенные родители, - еще тише сказал Артиго. Немного помолчал и добавил неожиданный вопрос. – А у тебя есть родители?
- Конечно, - фыркнула Елена и, передав пациенту кружку питья, от которого мальчишку едва не вывернуло (но удержался) вдруг задумалась.
Несколько минут они сидели, в молчании размышляя о своем. Мальчик поджал ноги на свежей простыне, завернувшись в одеяло, Елена опустила руки, сгорбившись на табурете. За стенами склада гнали стадо полоумно визжащих свиней и что-то с душевной бранью пилили, наверное, свежую порцию дров. Горючий сланец последнюю неделю привозили нерегулярно. Городок с осени обсуждал всем обществом, что надо бы завести нормальную лесопилку с воздушным приводом, как у ветряной мельницы. В округе были неплохие леса, да и господа за не корабельное дерево большую цену пока не ломили. Останавливали благую идею два традиционных вопроса: кто вложится (и соответственно примет главные риски), а также как застраховать предприятие от подъема цен. В общем разворачивалась типичная проблема производителя, не владеющего источниками сырья.
- У меня были родители, - вымолвила Елена, переплетя холодные пальцы. Она провела подушечками по коротко стриженым ногтям и вспомнила, что не надевала колец и других украшений уже… да, годы. Тогда, в момент попадания, девушка оказалась без всякой бижутерии, потому что сняла ее для чистки. А затем стало, мягко говоря, не до того... Флесса хотела и была готова обвесить любовницу украшениями, как новогоднюю елку, но Елена отказывалась. Затем опять стало не до побрякушек, а если бы они и оказались под рукой, сразу превратились бы в звонкую наличность. Так и вышло, что единственным украшением остаются две разрубленные монеты на шнурке.
Может, хоть ленту красивую купить, повязать на шею… С другой стороны, а перед кем красоваться? С третьей, как будто женщине обязательно иметь какого-то партнера, чтобы стремиться выглядеть хорошо.
Елена вытянула сама себя из спирали невеселых размышлений, повторив:
- У меня были родители… Но нас разлучили. Так получилось.
От смены направления мысли не стали веселее и оптимистичнее. Далекий дом и родные, конечно, вспоминались, но… сглажено, как образы, видимые через шлифованное наждачкой стекло. Они даже не вызывали тоски, скорее теплую и преходящую память о необратимо ушедших временах, когда все казалось – и было – лучше чем сейчас. И тем более чем будет вскорости.
- А у тебя были какие-нибудь игрушки? – спросила она, чтобы как-то развеяться.
- Да.
Слово за слово и выяснилось, что под игрушками собеседники понимают разные вещи. У Елены игрушка являлась предметом, который предназначен сугубо для развлечения, веселого досуга. Как выяснилось, такая концепция была юному императору вообще неизвестна. У него имелось множество предметов, которые он считал и называл «игрушками», но... Скажем, деревянные солдатики. Казалось бы, что может быть естественнее для мальчишки, чем игрушечная армия? И у Артиго таковых имелось целых две. Только для «игры», то есть развлечения, они не предназначались.
- Вон там, - поднял руку мальчик. – Посмотри.
Елена порылась в его одежде, отметив попутно, что платье успело поизноситься, кое-что нужно бы залатать, а лучше продать и заменить. Ее пальцы наткнулись на что-то твердое, размером чуть меньше ладони, на свет появилась фигурка пешего воина. Интересно, как она оказалась у мальчика? Схватил во время бегства первое, что попало под руку? Или чем-то памятная штука?
- Ого, - искренне сказала женщина, поворачивая игрушку.
Фигурка, вырезанная с дивным искусством, и раскрашенная в пять цветов, изображала – судя по доспеху и копью - спешенного кавалериста, у чьих ног прилегла какая-то черная тварь. Елена вспомнила похожую, но куда более грубую штуковину из дома Баалы и еще раз подивилась качественной, наверняка предельно трудоемкой работе.
Судя по словам Артиго, в его покоях имелись десятки таких фигур, от жандармов до поваров. И это были не игрушки, а скорее модели, на которых юный аристократу следовало учиться практике военного дела и множеству других вещей, вплоть до обустройства замка и прочих владений. Елена заинтересовалась, и начала осторожнее расспрашивать, стараясь на поломать снова хрупкий мостик взаимопонимания, не слишком умело выстраиваемый обеими сторонами. От услышанного волосы малость привстали дыбом. Ранее женщина считала мальчишку инфантильным аутистом, теперь казалось, что перед ней сидит преждевременно состарившийся дед.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Артиго, как выяснилось, плохо понимал не только концепцию игрушки, но и вообще любого развлечения, то есть занятия, которое приносит лишь удовольствие и больше ничего. Все, что он делал в отчем доме, неизменно преследовало какую-нибудь практическую цель. Научиться читать – чтобы ребенок как можно раньше приобщался к назидательным история и хроникам, мог разбирать семейные летописи, счета, вассальные списки и так далее. Верховая езда – потому что аристократу должно путешествовать лишь верхом, а кто скверно управляется с лошадью, тот служит мишенью для насмешек. Рисование – чтобы ловко и разборчиво изображать родовые связи, набрасывать макеты гербов. Этикет «Пяти тысяч правил»... Язык… И прочая, и прочая. Только в области спорта у мальчишки зиял огромный пробел, судя по всему, после тяжелой болезни, перенесенной в раннем детстве, консилиум врачей поставил крест на любой физкультуре, как чрезмерно опасном испытании для слабого тела.
Ребенок, чинно пьющий из мятой кружки отвар, держа сосуд, будто хрустальный фужер, не был ни идиотом, ни дурачком. Его голова оказалась забита таким числом навыков и сведений, какие лекарка не получила бы за всю жизнь. И абсолютное большинство этих знаний было заточено под очень узкую специализацию дворянина высшего класса, оказавшись полностью бесполезными в обычной жизни. Прежде Елена думала: Артиго не знает, как себя вести. В действительности все оказалось гораздо хуже: юный император не знал, как теперь жить.
После этого Елена уже не удивлялась, выяснив, что Артиго никогда в жизни не обнимали и не целовали родители. Более того, мать ребенок видел, как правило, дважды в день – на совместных приемах пищи (назвать это едой язык не поворачивался) и время от времени на праздниках. Отца еще реже, от силы два-три раза в неделю, как правило, в промежутке между охотами, а также другими соответствующими его положению занятиями. У ребенка, судя по всему, развился жуткий тактильный голод и, как следствие, панический страх любого прикосновения чужих людей. В общем, перед лекаркой действительно сидел настоящий инопланетянин.
- Твою ж мать, - искренне и по-русски сказала Елена.
Да, многие вещи стали более понятными, обрели разумное объяснение. И, господи помилуй, что же бывает, когда вот такое… существо, чья психика отформатирована наиболее уродливым образом, наконец, получает возможность удовлетворять свои желания, причем любые.
Девять лет… То есть время, когда закладывается основа психики и душевного здоровья, необратимо упущено. Ничего уже не исправить, разве что немного скорректировать. И тут Елена почувствовала укол жалости, однако не к мальчишке, а скорее к его отцу. Бедный, бедный Раньян. Столько жертв, столько опасностей, риска, и все, чтобы получить на руки такое вот…. Чудо педагогической инженерии, которые невозможно перевоспитать.
Елена вздохнула и, немного подумав, повторила про себя уже ритуальный вопрос «мне то все это зачем?!» и предложила:
- Давай сделаем мяч.
- Что?
- Давай завтра сделаем мяч, - повторила Елена. - Прямо с утра. Тряпичный. И попинаем его во дворе.
- У меня нет тряпок, - грустно заметил Артиго.
- Найдем.
- Мой верный защитник будет против, - еще более грустно сказал император.
- А мы ему не скажем, - подмигнула Елена.
- Но ведь он узнает, - очень здраво рассудил Артиго. – Он снова… - мальчишка запнулся, кажется, подыскивая относительно «демократические» слова. - Не проявит ко мне… к нам должное уважение.
