Они вышли на открытое пространство, где снег сваливался в сугробы, и остановились. Вглядываясь в лица, Оризиан понял, что не он один испытывает смутное беспокойство. Даже Эсс'ир и Варрин нервничали здесь, вдали от защитника-леса. Они о чем-то коротко переговорили, близко сдвинув головы.
— Мы здесь вечность можем бродить. Нужно найти что-нибудь, где можно провести ночь, — заявил Рот.
— Согласен, — отозвался Варрин.
Довольно скоро они нашли место в углу того, что когда-то было небольшим домом. Сюда недобирались ни ветер, ни снег. Несколько полосок вяленого мяса были пущены по кругу, и они сделали по глотку воды из почти опустевшего меха. Потом все, кроме Варрина, опять сгрудились вместе и прижались друг к другу. Варрин сидел прямо, откинув голову на стену.
— Я буду наблюдать первую половину ночи, — сказал ему Рот. Сначала непонятно было, слышал киринин или нет, но потом он еле заметно кивнул.
Оризиан, теснее прижавшись к сестре, почувствовал, что она протянула к нему руку. Сделала она это ради собственного спокойствия или для его удобства, но он крепко сжал ее ладонь. Его мучил голод, а когда он закрыл глаза, сон показался ему несбыточной надеждой.
Незвано-непрошено ему привиделась белая, обнаженная спина Эсс'ир. Он неловко пошевелился. Следом за этим он вспомнил об Иньюрене, которого они оставили на поляне одного. Оризиан видел, как умирала мать. Он видел, как раскрылись ее губы, и дыхание в последний раз вылетело из ее груди, и как глаза в какой-то миг утратили блеск жизни. Он представил себе, как свет уходит из серых глаз Иньюрена. Машинально он стиснул руку сестры.
— Спи, — шепнула Эньяра.
Хотелось бы уснуть.
В темноте ночи над городом и среди его остатков беспрерывно стонал ветер. Шли часы, снега больше не было, температура воздуха падала. Оризиан слышал, как поднялся Варрин и сменил Рота на наблюдательном посту. Ни тот ни другой не сказали ни слова.
Среди туманов и облаков занимался рассвет, безмолвный, водянистый и безжизненный. Хотя ветер стих, небо было как серый океан, сливавшийся с заснеженными пиками и склонами. Возвышавшиеся на западе утесы смотрели на труп города так же равнодушно, как когда-то наблюдали за его жизнью. Эти пятеро были одни во всем мире.
Эньяра разминала руки и ноги.
— Я никогда больше не согреюсь, — пожаловалась она.
Варрин набрал немного снега и растер им лицо, особенно крепко глаза. Эсс'ир протянула горстку лесных орехов. Все стали камнями разбивать скорлупки. Они сидели небольшим полукругом и молча ели.
— Что мы теперь будем делать? — поинтересовалась наконец Эньяра.
— Как сказал Иньюрен. Искать на'киримку, — ответил Оризиан.
— Если она еще здесь, — убито произнес Рот.
— Она здесь, — сказал Варрин.
— Но слово умирающего… — Рот спохватился и виновато взглянул на Оризиана. — Прости.
Оризиан слабо улыбнулся:
— Иньюрен был уверен, что мы ее здесь найдем.
— Мы увидим знак. Должны быть следы, — сказала Эсс'ир.
— Почему ее просто не покричать? Она услышит нас за милю отсюда, — предложила Эньяра.
— И другие услышат, — с легким презрением ответил Варрин и сосредоточенно занялся развязавшейся на кожаном башмаке завязкой.
Эсс'ир развязала мешочек, висевший у нее на поясе, и достала оттуда несколько коричневых лепестков чего-то съедобного. Она дала по кусочку Эньяре, Оризиану и Роту, а остальное убрала обратно.
— Жевать. Не глотать. Это корень хьюрина, — сказала она.
Рот рассматривал неаппетитный на вид кусок высохшего пня лежавший у него на ладони. Эньяра уже затолкала свой wok'b рот и энергично жевала. После некоторого колебания Оризиан последовал ее примеру. Щитник с явным отвращением сделал то же самое. Рот Оризиана сразу наполнился горечью, напомнившей ему по вкусу тот напиток, что ему дали в хижине Ин'хинир, но было ли это тем же самым, он уверенно сказать не мог. Сначала он ничего не почувствовал, а потом у него странно все поплыло перед глазами. И холод, казалось, постепенно отступал от ног и рук, и чувство усталости притупилось. Он передвинул корень в угол рта и так и держал его между челюстью и губой. Острые иголочки покалывали десны.
Они опять принялись методично обшаривать развалины. Киринины не отрывали глаз от земли, изредка останавливаясь и изучая землю, снег или камень, потом быстро двигались вперед. В тусклом свете солнца, невидимого из-за плотных облаков, Оризиан потерял всякое направление и ориентировался только по высоким скалистым утесам, которые нависали над городом. С высоты на них иногда сносило кучки снега. Один раз Оризиан заметил пару мелькнувших у утеса больших черных птиц, но быстро потерял их из виду на темном фоне скал. Больше никаких признаков жизни не было.
Со временем глаз привык к камню, и город стал казаться таким, каким когда-то был. Они обнаружили, что в нем была пекарня; ее стены были почти разрушены, но среди обломков нашлась искореженная духовка. Они увидели участок дороги и прошли несколько шагов по прекрасному покрытию, выглядевшему так свежо, словно на него никогда не ступала ничья нога. В другой части города от зданий осталось только бесформенное поле с кучами кирпича и камня, большей частью закопченных давно погасшим огнем. Варрин добыл из трещины между двумя скалами небольшой фрагмент изъеденной кости.
— Череп. Хуанин, — сообщил он.
Они прошли почти половину города и не нашли ничего, из чего можно было бы предположить, что они здесь не одни. Бодрящее действие хьюрина иссякло после нескольких часов блуждания, и холод с ликованием воскрес в их телах. Силы таяли; и глаза, и дух ослабли. Даже Эсс'ир с Варрином становились заметно подавленнее и двигались уже медленнее. Тогда они нашли место для отдыха. Несколько лепешек, вот и все, чем они смогли набить рты, и Эсс'ир больше не предложила корень. Оризиан отчаянно мучился жаждой и надолго припал к мешку с водой, пока Эсс'ир мягко не отняла его.
— Медленно и понемногу, — сказала она.
— Извини, — буркнул Оризиан, хотя в ее голосе не было упрека.
Рот большими пальцами массировал икру ноги.
— Сколько еще это будет продолжаться? — не обращаясь ни к кому в частности, спросил он. — Мы можем искать это место всю жизнь и ничего не найти. Нужно развести огонь и во всю мочь покричать с вершины, как говорила Эньяра, чтобы вытащить эту женщину к нам.
Сидевший немного поодаль Варрин тихонько фыркнул носом, запустил пальцы в шевелюру, но ничего не сказал.
— Варрин говорит правду, — сказала Эсс'ир. — Враг, может быть, еще идет по нашему следу. А если мы будем шуметь, то эта женщина может уйти. Лисы говорят, что она сумасшедшая. Она не любит гостей.
— Невелика была бы разница, если бы она действительно убежала и спряталась, — ворчал Рот. — Мы все равно скорее всего все обледенеем, прежде чем найдем ее.
— Ни мальчик, ни девочка здесь не умрут, я поклялась.
— Поклялась? — рявкнул Рот. — У вас есть клятвы? Моя жизнь принадлежит Оризиану. Ни он, ни Эньяра не нуждаются в помощи и защите лесных людей, чтобы…
— Довольно, довольно… — Оризиан простер руки. — Я уверен, что Эсс'ир не имела в виду никаких оскорблений, Рот. И, Эсс'ир, я не знаю, что ты думаешь о…
Тут он заметил, что ни один из кирининов не обращают на него никакого внимания. Они, как один, подняли головы, и лица у них стали напряженные.
— Что это? — спросила Эньяра, но Варрин остановил ее жестким взглядом. Под прекрасной паутиной татуировки у него было мрачное, напряженное выражение. Эсс'ир положила руку на плечо брата.
— Звук, — шепнула она.
Рот осторожно изменил позу, сев на корточки, и схватился за рукоятку меча. Оризиан неловкими, замерзшими пальцами возился с ножом на поясе.
— Где? — прошипел Рот.
— Приближается, — еле слышно ответила Эсс'ир.
Эньяра приподнялась на коленях. Варрин полуобернулся и подал пальцами знак, понятный только Эсс'ир.
Она что-то проворчала в знак согласия и подобрала с земли копье. Варрин начал подниматься. Но, едва поднявшись, снова резко пригнулся и зашипел сквозь зубы.
Из-за крошившихся остатков стены появилась фигура. Это была женщина, закутанная в шкуры, только лицо не было спрятано под мехом. Она остановилась и пробежала по всем быстрым взглядом.
— Вы шумите, — сказала она. У нее был резкий и грубый голос, как будто он тоже побит морозом и трещит, как трещат на холоде скалы этого затерянного города. Однако, едва услышав ее говор, такой же ритмичный, как у Иньюрена, Оризиан сразу понял, что она тоже на'кирим.
Эсс'ир что-то осторожно сказала на своем языке. Женщина коротко ответила.
— Ивен, — в обычно ровном голосе Эсс'ир мелькнул намек на облегчение.
— Шумные и глупые, раз устроили себе лагерь здесь и по такой погоде, — сказала Ивен, с легкостью переходя с языка на язык.
